Алла Хемлин - Интересная Фаина

Интересно, что у Фаины не было стыда ни перед женщинами, ни перед мужчинами. Что не было перед женщинами, такое объясняется и без науки. А что перед мужчинами — про такое надо было бы спросить у науки. Но у науки никто, кому надо было бы, не спросил. А с наукой так — про что не спрашивают, про то наука не отвечает.

Фаина не понимала разницу между мужчиной и женщиной, которую понимают другие люди, тем более женщины. Фаина, когда жила с матерью, мужчин в доме не видела, чтоб Фаине мать подсказала, как в доме стесняться. На улице Фаина мужчин видела, но на улице мать тоже не подсказала. Тем более на улице и стесняться не надо, если человек или женщина идет себе одетый. В Батуме и при царизме по улице люди ходили в основном одетые, потому со стеснением было плохо.

Фаина выросла среди раздетых женщин. Женщины приходили в дом и раздевались, кто до чего. Мать шила на раздетых, потому что надо всегда все на свете хорошо обмерить. Одетых женщин через одежду хорошо не обмеряешь. Были среди швеек и такие, которые шили впригляд и без примерки. Это стоило дешевле. А мать Фаины шила дорого.

Корсеты мать не шила, потому что корсеты почти что строили. А двух рук было для такой стройки мало. Но мать умела доводить построенные корсеты до невиданных высот женских грудей. Мать знала секрет подклада в нужное место. Может, и другие швейки знали, куда напихать, а мать знала меру, которая отмерялась на потолке для каждой приходящей женщины. Из науки известно, что мера есть мера всех вещей. Тем более грудей у женщин.

Фаина с самого мала слышала сначала слова «обхват груди», потом другие короткие слова — то два, то три слова. Потом Фаина видела, что мать поднимала глаза на потолок, и слышала, что потолок говорил матери материным голосом свои короткие слова. Мать карандашом писала на бумажке значки с потолка и всё.

При царизме женщины через таких людей, как швейка Мария, обманывали мужчин. Швейка Мария сделает женщине высоту грудей, мужчина посмотрит и понадеется. А ложь есть ложь.

Когда к Фаине Серковский пришел с Елизаветой на первый раз, ничего страшного ни для кого не получилось. Серковский сначала пришел, потом присел рядом с Фаиной, потом прилег. Елизавета то же самое, только с другого бока.

Полежали, поотдыхали и пошли себе обратно.

Фаина ни про что не спросила, а Фаине ни про что не сказали.

Когда Серковский пришел с Елизаветой на второй раз, тогда страшного опять ни для кого не получилось.

А было такое.

Елизавета еще от самой двери сказала Фаине, что настала пора заливать ребеночка, что, по опыту Елизаветы, — заливать лучше всего из мужчин умеет Серковский, что Серковский и будет.

Серковский пришел в халате из парчи, и веревочка поперек халата тоже была из парчи. Еще Серковский пришел в парчовых туфлях с загнутыми носами.

Лампочка под абажурчиком в уголочке в фаинской комнате тихонечко горела на полсвечечки, но и такого света хватало на разноцветные нитяные блестки. Фаина хорошо знала и халат, и туфли. Халат у Серковского взялся от известного всей Одессе индуса из цирка. А в цирк Фаину возила Елизавета, потому что в цирке туда и сюда прыгали почти что голые мужчины и женщины тоже. Елизавета всем говорила, что любит цирк за физкультуру, а сама любила не за это.

Носы на серковских туфлях тоже взялись от индуса. Только у индуса был один нос, а у серковских туфель носов получилось два и носы взяло и перевернуло с низа наверх. Фокусы есть фокусы, хоть Серковский был по нации не индус.

Елизавета пришла в халате из шелка. На розовом шелке распускались цветы всех на свете цветов и фасонов и росли разные зеленые травы. Травы разрослись до того, что обкружили все обхваты Елизаветы по нескольку раз.

У Елизаветы тоже были туфли с носами. Только носы получились не от индуса, потому что даже фокус никому не даст четыре носа. Носы были от китайца с Приморского бульвара. Из науки уже давно известно, что у китайцев от самого рождения два носа, потому что китайцы сильно качают головами туда-сюда, когда имеют фарфоровые головы. Фарфор бьется на мелкие кусочечки, потому у китайцев и два носа.

Про все это Фаина успела подумать еще в первый раз, пока Серковский и Елизавета отдыхали в халатах и прочем рядышком с боками Фаины. А на второй раз отдыхать было всем людям уже некогда.

Серковский остановился возле кровати Фаины, напротив ног. Фаина подумала, что надо, как в физкультуре, разложить свои ноги на широту носов Серковского, но ничего не успела. Тем более носы почти что скрутились между собой.

Елизавета двумя руками согнула ноги Фаины и расставила на ширину плеч. Фаина удивилась, где получились плечи, а потом посмотрела на блестки по углам парчового халата и поняла, что это ширина плеч Серковского. Серковский ответил на полученную ширину своими носами и расставил носы на ширину плеч Фаины.

Физкультура есть физкультура.

Потом Елизавета смотрела одной рукой дорожку для ребеночка, а другой рукой гладила живот Фаины.

Когда в Фаине рука Елизаветы зарастекалась, Елизавета перестала и быстрей циркачки Зизи села Фаине почти что на горло и загородила все блестки Серковского.

Фаина хотела обидеться на Елизавету за блестки Серковского. Но опять не успела.

На тумбочке возле кровати Фаины сидела кукла с секретом из розовых леденцов под пышной юбкой. Елизавета забрала свою руку с фаинского живота, засунула в розовый секрет, схватила сколько-то леденцов и запихнула Фаине в рот.

Леденцы сразу прилепились на фаинский язык, а палец Елизаветы, который леденцы запихивал, сразу не отлепился. Из науки известно, что палец в рот — это не сильно хорошо, тем более когда сладко.

Может, Елизавете была известна не вся наука, может, сама наука знала про палец не полной мерой. Но только Елизавета оставила свой палец во рту у Фаины.

Фаина не выплюнула ни палец, ни тем более леденцы. Леденцы были острыми, а палец был сладким. И наоборот, леденцы с пальцем были одинаковые — сладкое с острым.

Фаина подумала, что в рот залетел попугайчик, хоть попугайчик был острым, а не сладким.

Фаина засмотрела на потолок, чтоб не увидеть попугайчика, а не увидела зайчика.

Потом Фаине стало тесно на обхвате горла от веревки из травы с халата Елизаветы.

Потом Фаину стало толкать внутри и качать, как на пароходе.

Ноги Фаины заходили коленями по спине Елизаветы.

Когда из Фаины раздался хлюп, Фаина подумала, что уже утонула и теперь всегда будет компотом.

Утром Фаина проснулась и завспоминала, или нашелся у веревочки конец. Фаина потрогала себе шею. На шее веревки уже не было.

Фаина села на кровати, чтоб удобней было обхватить шею и проверить, или нашелся конец у шеи. Конца у обхвата шеи тоже не нашлось.