Джессика Фокс - Три вещи, которые нужно знать о ракетах [Дневник девушки книготорговца] [litres]

Вдруг я почувствовала, что рядом кто-то есть. Мне казалось, что я нахожусь в одиночестве и, кроме моих мыслей и темноты, в коридоре никого и ничего нет, но тут я ощутила чье-то присутствие. Ив и Юан все еще были наверху. Я слышала доносившиеся сверху звуки их шагов, то и дело сопровождавшиеся веселым гоготом. Я так глубоко погрузилась в свои грезы, что даже не заметила, как мимо меня по коридору кто-то прошел. За моей спиной послышалось журчание сливного бачка. Человек, чье присутствие я внезапно уловила, вышел из уборной, и я оглянулась, ожидая увидеть Лору.

Но вместо нее в дверном проеме возник гигантский медведь. В изумлении я отступила на пару шагов назад. Он вышел из тени, и при тусклом свете висевшей в коридоре лампочки я увидела получеловека-полумедведя. Громадного роста, плечистый, с волосами, напоминающими лесную чащу, которые переходили в спускающуюся каскадом, густую и черную как смоль бороду. Он кашлянул.

– Прощу прощения. – У него был низкий раскатистый голос и, по-видимому, восточноевропейский акцент. При вдохе пуговицы у него на пиджаке грозили оторваться, и мне показалось, что костюм был ему маловат, причем виной тому был не живот, а густые заросли меха.

– Чем я могу вам помочь? – Я снова попятилась, когда он шагнул ко мне и протянул руку. Хотя я ни капельки не сомневалась, что сейчас увижу медвежью лапу, она оказалась вполне человечьей – большая ладонь, покрытая темной грубой кожей.

– Меня зовут Мирослав, – прорычал он.

– О, привет. – Моя ладошка исчезла в его огромной ручище, и он впился в меня глазами, словно высматривая что-то конкретное. Мне показалось, что, если он не найдет то, что ищет, у него сложится не самое высокое мнение обо мне.

– Что вас так напугало? – Он немного отодвинулся, внимательно меня разглядывая.

– Я подумала, что вы – медведь, – выпалила я прежде, чем успела себя остановить.

Мирослав запрокинул назад голову и заливисто расхохотался. Его глаза снова остановились на мне и удовлетворенно заискрились:

– Вы гораздо интереснее Ричарда Хеклера.

Я покраснела.

За моей спиной по лестнице спустилась Ив. Одной рукой она пожала Мирославу руку, а другой нежно обняла меня за талию.

– Привет, я – Ив.

Медведь Гризли улыбнулся:

– Мирослав.

– Я помню тебя с прошлого года. – Она дернула меня за край футболки, намекая, что знает его. – Принести тебе выпить?

Как ей это удавалось? Она как будто всегда знала, что сказать. Гризли с явным облегчением заговорил с легким славянским акцентом:

– Эти шотландцы такие скряги, когда речь заходит о виски. Показывайте дорогу, милая леди. Я хочу успеть пропустить хотя бы стаканчик, пока не налетели эти коршуны.

Вскоре в гостиную начали спускаться писатели, светящиеся розоватым алкогольным румянцем. Стоя посреди толпы, я вдруг ощутила, как царившая в комнате умиротворенная, тихая атмосфера внезапно сменилась оживленной болтовней. Я подняла взгляд на шикарный георгианский потолок, украшенный мозаикой и изысканной лепниной, и прислушалась к шепоту гостей, которые обсуждали посвященный Бёрнсу ужин – по большей части разговор шел об актере, который был нанят изображать Бёрнса.

Причина, по которой Мирослав так жаждал виски, заключалась в том, что игравший поэта пародист нашел и благополучно опустошил большую часть запасов еще до начала праздничного ужина. К тому моменту когда по программе Роберт Бёрнс должен был читать стихи, у него так заплетался язык, что зрителям пришлось заканчивать строки за него. Бёрнса хватило лишь на пару стихотворений, после чего он куда-то удалился, сопровождая свой уход громкими, бессвязными возгласами. Это зрелище доставило всем чрезвычайное удовольствие.

Кто-то из гостей предположил, что наш Бёрнс работал по системе Станиславского и что его опьянение и полное пренебрежение аудиторией были гениальной попыткой точно воспроизвести исторический образ.

– Я его нашла! – Внезапно в гостиную влетела Ив. А вслед за ней, словно настал его черед выходить на сцену, спотыкаясь, ввалился Роберт Бёрнс.

– Где та красивая женщина? – требовательно поинтересовался он, осматривая комнату в поисках Ив, которая предусмотрительно спряталась у Юана за спиной. Отчаявшись ее найти, он с не подобающей поэту-романтику легкостью переключил свое внимание на меня и, недолго думая, двинулся в атаку. Я протянула ему свой бокал вина.

– Вот, возьми, – сказала я, надеясь, что рубиново-красная жидкость его отвлечет.

Это сработало. Он взял у меня из рук бокал и рухнул на ближайший стул. На нем уже сидел известный местный поэт, но Бёрнс, похоже, не возражал против столь мягкой обивки.

Залп. Взрыв. Искры. В ночном небе над площадью Уигтауна разворачивалось ошеломительное зрелище – пиротехническое шоу. Лора и Ив стояли по обе стороны от меня, и мы жались друг к другу, стараясь согреться. Вокруг собралась толпа людей в зимних шапках и куртках – все они смотрели вверх, в укутанное дымом небо. Под грохот голубых, розовых и белых вспышек фейерверков фестиваль был официально открыт.

Ив с улыбкой протянула мне свой телефон. Я прижала его к уху, стараясь сквозь шум салюта расслышать голос на другом конце.

– Привет, это Роберт Бёрнс. – Так начиналось голосовое сообщение. Судя по голосу, он был трезвым и уставшим. – Я, кажется, потерял свои бакенбарды. Если вы их найдете, вы не могли бы выслать их по следующему адресу…

На второй день фестиваля приехал Стэнли. Он сошел с автобуса, уверенно шагнув на Уигтаунскую площадь посреди шума и гама, царившего вокруг фестивальных палаток. Держа под мышкой пленочную видеокассету со своим документальным фильмом, он приехал из самого Зимбабве и совсем не расстроился, когда пришлось еще два квартала идти пешком до фестивальных павильонов.

Когда он вошел в дом, я пряталась на кухне. Шел лишь второй день фестиваля, а я уже стала обходить гостиную стороной, спасаясь от бесконечного потока писателей, гор немытой посуды и просьб вскипятить чайник. В целом все гостившие у нас авторы отличались невероятной добротой и с радостью предлагали свою помощь, стараясь поддерживать в гостиной порядок. Однако неизменно находились и такие (пусть их было немного и попадались они не слишком часто), кто обращался с нами как с крепостными, а отношение ко мне вообще граничило с презрением (может, дело в моем акценте?), пока они не узнавали, что я работаю в НАСА. Лишь тогда они решались снизойти до того, чтобы во время разговора посмотреть мне в глаза. Это было до того странно, что мне даже нравилось приберегать информацию о моем месте работы на потом, словно туз в рукаве, и вытаскивать его лишь тогда, когда мне казалось, что очередной писатель начинает судить книгу по обложке.