Холли Борн - Все места, где я плакала

Я стучу себя по голове и вскрикиваю от боли.

– Твой йоркширский пир почти готов! – кричит папа из кухни, прерывая мои мысли. – Я наготовил столько подливки, что в ней можно утопить корову.

Делаю глубокий вдох, наполняя себя достаточным количеством фальшивого энтузиазма, чтобы ответить без дрожи в голосе.

– Жду не дождусь, – отвечаю ему. – Приду через секунду.

Сегодня я потащилась в колледж на урок музыки. Разве это не заслуживает какой-нибудь медали? Чертовски горжусь тем, что продержалась до одиннадцати утра, тем более что ты так и не написал мне, с тех пор как сказал, что скучаешь. Я не слышала ни слова из того, что вещала миссис Кларк за последний час. Но пришла. Это ведь что-то значит, верно? Однако как только раздается звонок и я заворачиваюсь в несколько слоев верхней одежды, миссис Кларк обращается ко мне:

– Амели?

Просто молча замираю.

– Сейчас у тебя есть урок?

Качаю головой, тут же жалея об этом, потому что чувствую: назревает разговор.

– И у меня нет, – она указывает на пустой стул напротив, – присядешь? Было бы неплохо обсудить твою курсовую.

Курсовая.

Слово ракетой влетает в одно ухо и вылетает из другого, не вызывая во мне никакого эмоционального отклика. С таким же успехом она могла произнести слово «картошка» или «кирпич».

Она, должно быть, уловила мою апатию, потому что замечает:

– Уже на две недели задержала.

– Какая задержка?

Ее глаза слегка расширяются за стеклами очков.

– Первый черновик твоей курсовой работы по музыке.

– О да, конечно, – я пытаюсь засмеяться, но смех выходит глухим, – конечно, знаю.

Миссис Кларк берет ручку и постукивает ею по столу с идеальным чувством ритма учителя музыки.

– Мне бы хотелось, чтобы мои студенты сдавали черновик дважды, прежде чем мы станем оценивать их работу. Если все так пойдет, у тебя будет время только на одну проверку. Ты так талантлива, что это наверняка не будет проблемой. – Она ласково улыбается. – Итак… хм… Амели, где твоя курсовая работа? Сколько у тебя уже готово?

Мое горло сжимается.

– Я еще не начинала.

Воцаряется молчание. Она не удивлена.

– Именно это я и боялась услышать.

Я просто смотрю на нее, потому как не знаю, что еще можно сделать. Тут нет места для беспокойства о музыкальной курсовой или любой другой части моей жизни. Риз, ты заслонил солнце. Сделал меня жалкой и безразличной ко всему, что не является тобой.

Я делаю еще один глубокий вдох и готовлюсь к бою. Но миссис Кларк меня не обманывает. Вместо этого она снимает очки и устало протирает глаза без макияжа; она выглядит такой странной без них. Водружает их обратно на нос, снова становясь миссис Кларк, после чего смотрит мне прямо в глаза.

– Я была учительницей в старшей школе больше пятнадцати лет, Амели, – говорит она. – Ты действительно думаешь, что оказалась первой студенткой, которая позволила проблемам с парнем полностью испортить ее идеальный табель?

Немного прихожу в себя.

– Мне известно, что такое старшая школа, – продолжает миссис Кларк, – и далеко не все здесь безгрешны и невинны. Но, Амели, я сейчас говорю не как педагог… Мое сердце разобьется, если ты завалишь музыку. Просто не могу этого допустить. – Она упрямо скрещивает руки на груди. – Итак, мы можем поговорить о том, что, черт возьми, произошло между тобой и Ризом Дэвисом, и решить, как вернуть тебя в нужное русло?

Я вскидываю голову при упоминании твоего имени.

Она замечает мой жест.

– Значит, это все из-за него? – Миссис Кларк закатывает глаза. – Я так и предполагала. Вы двое совершенно очевидно были парой. Что случилось? Вы расстались?

Она первая, кто задал этот вопрос с неподдельной заботой в голосе. Это уже слишком. Плотина снова дает трещину. Наклоняюсь вперед, и мои плечи дрожат, пока я плачу. Все время плачу. Единственное чувство, которое у меня есть, – это горе.

– Он… он… он порвал со мной, – вылетает у меня. Такой неподходящий выбор слов для серьезного разговора. Но этого достаточно, чтобы миссис Кларк отодвинула свой стул и присела рядом со мной, неловко похлопав по плечу. Она позволяет мне выплакать эту новую порцию слез. Через десять минут или около того у меня заканчиваются силы. (Не волнуйтесь, у меня еще большой запас слез.)

– Это твой первый разрыв с кем-то? – спрашивает она. – Иногда конец первой любви кажется концом света.

Я качаю головой и вытираю сопли.

– У меня и раньше был парень, – хлюпаю я носом, – но этот разрыв ощущается по-другому. Кажется, что часть меня умерла. Не понимаю, что со мной происходит…

Мне так приятно говорить, выплескивать все эти мысли, которые переполняли мою голову. Родители ненавидят тебя, Риз, поэтому я не могу говорить с ними о тебе. Я забываю, что передо мной моя учительница музыки и что это все, вероятно, чересчур, но продолжаю.

– Миссис Кларк, я не знаю, что случилось. Есть ли в этом смысл? Я имею в виду… я здесь. Знаю, что здесь. Но ощущение, будто меня нет. Понимаете? И я ненавижу себя. Ненавижу так сильно за то, что разрушаю все…

– Подожди. Почему ты ненавидишь себя, Амели?

О, а вот и снова плач. Риз, у меня закончились варианты, чтобы заменить слово «плакать», а мы еще даже не добрались до The Cube. Мне придется загуглить больше синонимов. К концу я буду причитать и реветь, чтобы не утомлять вас словом «плакать».

– Потому что я все испортила, – причитаю я. – Была недостойной его. Мне следовало быть лучше, но я все испортила, потому что слишком эгоистична и недостаточно внимательна к его музыке, и… – Замолкаю, чтобы продолжить причитать, и чувствую, как рука миссис Кларк сжимает мое плечо.

– Все в порядке, – повторяет она. – Все в порядке.

Она позволяет мне выплакаться, и часть меня чувствует, что это действительно хороший способ уклониться от болтовни о моей курсовой работе. Хотя не думаю, что кто-то может нарочито плакать как я, даже лауреат премии «Оскар». В конце концов успокаиваюсь и вытираю нос рукавом кардигана, пока он не пропитывается соплями.

– А я-то, – невозмутимо продолжает миссис Кларк, – думала: блестяще! У Амели разбито сердце. Она сможет написать альбом об этом, который покорит все хит-парады и обойдет даже Fleetwood Mac .

Я хихикаю, что, надо сказать, огромный прорыв для меня.

– Не могу писать, – признаюсь я. – Не могу играть. Ничего не могу сделать. Никогда раньше не чувствовала себя такой опустошенной.

Потом она задает вопрос, Риз. Тот, который никто не подумал задать раньше.

– Риз. Он был… он… я имею в виду, он был добр к тебе, Амели?

Класс внезапно кажется очень маленьким, стены выгибаются внутрь, давя на меня, пока я обдумываю свой ответ. И мой немедленный ответ не «да».