Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

— После «Добротолюбия» книги отца Александра — как освобождение из плена. Подчеркивает что-то, умиляется, как будто соловьев слушает весной. По лесу бродит, собирает ему ягоды и грибы. Носки ему связала. С крестиками. Приворожил ее этот еврей.

— Ты сам-то его видел?

— Видел, видел. Складно толкует толстогуб. И глазами и мыслями блистает. И кудрями ухоженными картинно потряхивает. Только не нужны мне ни кудри, ни глаза его масляные, ни такие же мысли.

— Потерпи, пройдет. Как влюбилась, так и разлюбит. Вокруг него, сам знаешь, этих гениев чистой красоты из Малаховки и с Юго-Западной — пруд пруди.

— Знаю. Полгода уже мается баба. Несколько раз уже он ее особой аудиенцией осчастливливал, в отдельной от церкви сараюхе, там у него вроде как кабинет. Что они там делали? Со мной Липа больше не спит, в другой комнате по ночам мечтает. Ты мне все равно не поверишь. Она ребенка задумала родить. От Меня. Да не простого, а самого Христа.

— Как так Христа? С катушек съехала?

— Вот так. Да, съехала. От любви одурела. Непостижимо! Моя жена хочет переспать с попом, зачать от него и родить Спасителя. И всячески себя к этому готовит. Старается жить чисто, не хулит никого, исповедуется истово, причащается часто, милостыню подает, мяса не ест, молока не пьет, телевизор не смотрит, горячей водой не пользуется, не красится, брюки не носит, молится Богу, просит его, чтобы у нее родился младенец Христос.

— Ну а ты… что? Волхвов уже проинформировал, чтобы подарки готовили?

— Не до шуток мне. Что я могу сделать? Со мной она нормально, как жена, больше не разговаривает, только умоляет, просит и цитатами сыплет. На колени встает, ноги мне целует. Пашенька-Пашенька, роднюшенька, потерпи, прости, милый, я должна очиститься, чтобы зачать в себе божественного младенчика от святого человека. А потом мы будем его растить. Буду тебе верна, как Мария — Иосифу. Все наверстаем. А мой сын изменит этот греховный мир. Ибо сказано: «И приидет Сын Человеческий во славе Отца своего с ангелами своими. И соберутся перед ним все народы. И поставит овец по правую сторону, а козлов — по левую. Овцы наследуют Царство, а козлы — огонь вечный. Я все знаю теперь. Чувствую предназначение. Знаю, как загладить вину перед людьми. За то, что делала там, на Бархане, в гнезде сатаны. Мне было видение».

— Ты про видение ее расспрашивал?

— Долго не хотела открывать. Потом смилостивилась. Оказывается, видение посетило ее под Новгородом, на Чистом озере, что у деревни Ванюши. Ездили мы туда на отдых прошлым летом. Купались. Я рыбачил, Липа по окрестностям моталась. Комнату снимали в избе у колхозницы. На озере этом святом… там такое творится! Бабки и молодухи с детьми туда со всей России приезжают. И голые в воду лезут. Ты это должен раз в жизни увидеть. Изуверы! Фанатики! Бабки сиськами отвислыми трясут… в транс впадают, голосят, молодухи кликушествуют. Дети голые и смурные мужики на все это смотрят. Русское порно. Излечиться хотят. От хворей. И еще бог знает от чего. А к Липе там с неба архангел Гавриил спустился. Прямо как на софринской иконке. С лилией в руке. Сладкий как торт. И объявил благую весть.

— Радуйся, благодатная, благословенна ты между женами?

— Именно так.

— Не оригинально! Ты ее к психиатру не водил? У меня есть знакомый врач, ушлый такой грузин, могу дать телефон.

— Не верю я советской психиатрии. Сам отлежал три месяца в дурке. Галлюцинации видел. Ежов ко мне по ночам приходил — меня терзать. Еле оклемался. Загубят бабу. А мне ее жалко. Я ее люблю и хочу с ней дальше жить. Вот я и подумал. Ты человек рассудительный, авторитетный, Меня знаешь лично. Может ты с ней поговоришь? Или с ним? Чтобы он мозги ей прочистил. Раз и навсегда.

— Меня я лично не знаю. Видел его, конечно, слышал. Даже один раз ему возразил. Но просить его… Тебе лучше самому к нему обратиться, честно все рассказать и попросить повлиять на Липу. А я тут — третий лишний. Точнее — четвертый. Но поговорить с твой женой я конечно могу. Только вряд ли она меня послушает. Если ей сам архангел Гавриил являлся.

— Знаешь, меня иногда такое зло берет. Жили мы душа в душу. А теперь… Всю жизнь нам этот длинногривый отравил своим ядом. Так бы и пришиб красавца. Купил вот недавно топорик для рубки мяса. Хрястнул бы его им прямо в умный лоб. Чтобы мозги потекли по роже.

— Брось, Паша. Ты же верующий. Нельзя душу живую губить. Жалко. Посадят или расстреляют.

— А что мне терять? Он мне жизнь загубил, вражина. И не заметил даже. Порублю гада.

Паша сжал кулаки, заскрипел зубами, затрясся и зарыдал. Страшно, как пес. Весь почернел от горя, бедняга.

В автобусе мы молчали. У Речного вокзала разошлись. Паша в свой киоск пошел, а я домой поехал.

О гибели Меня я узнал от моего друга, Сержа. В воскресение, вечером, в день убийства. Серж, по иронии судьбы, брал в субботу у отца Александра интервью для испанской газеты. Говорил, что Мень был «как всегда умен и остер, но иногда задумывался и мрачнел».

Это было последнее интервью Меня. Сержа это физически возбуждало, он бойко и жадно перечислял возможные версии. Размышлял о том, кого контора позже назначит убийцей священника.

А другой мой друг, Алеша, заметил: «Смею вас заверить, друзья, настоящего убийцу Меня не найдут никогда. Так, как не нашли убийцу Богатырева. Отца Александра убили, чтобы всех нас запугать. Убрать сильного, активного, талантливого еврея из русского мира. Чтобы правящие нами мрази и сановные попы не бесились, когда он по телевизору выступает. А с Лубянки были убийцы или из Данилова монастыря, в погонах или в рясе — не важно, ведь КГБ и верхний этаж Московского Патрирхата это только разные побеги от одного и того же корня».

Мы помянули покойного и занялись закуской.

Застолье закончилось около полуночи.

А заснул я только около двух часов. Ворочался, нервничал, переживал. Нет, не из-за Меня. Я тогда настраивал себя на отъезд из страны. Окончательный и бесповоротный. Давалось мне это не легко. В голове у меня постоянно звучали аккорды из последней, неоконченной, симфонии Малера. Адажио. Готовился торжественно пересечь границу миров. Пройти сквозь звездные ворота. И не смотреть назад.

Этот пункт программы мне выполнить не удалось. Поэтому половина моих рассказов состоит из соли гоморрского столба.

Через несколько дней после убийства отца Александра позвонил Паше. Хотел убедиться, что он в этом черном деле не участвовал.

Никто не подошел. Звонил ему еще раз двадцать. Пять дней. Безрезультатно. А через неделю поехал на Речной по свои делам. Надо было кое-кого посетить перед отъездом. Отдать старый долг. Решил заглянуть в киоск, где Паша водкой торговал, обнять его на прощание и передать привет Липе.