Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

Искал киоск, искал, но так не нашел! Там, где раньше стоял киоск — ничего не было. Пустое место. Асфальт и синие пятна на нем. С неприятными разводами.

Долго уговаривал чернявого продавца-нацмена из соседнего книжного рассказать, что стало с торговой точкой Чингиза. Тот отнекивался. Предлагал мне купить книгу. А потом, когда понял, что я не отстану, поманил меня и взволнованно прошептал на ухо: «Приехали какие-то пиджаки с бульдозером. Чингиза и Пашу вывели с мешками на голове и в черную волгу посадили. Больше их никто не видел. Киоск сломали. Обломки увезли. Даже продукцию поленились вынести. Водка из разбитых бутылок во все стороны разлилась. Осколки стекла мы сами убрали. Нам сказали, чтобы мы молчали. Иначе — изрубят на куски».

Дома полистал я записную книжку. Нашел телефон одной старой знакомой, верной и фанатичной последовательницы отца Александра, прихожанки Сретенской церкви. Позвонил ей. После извинений и представления себя (она забыла, кто я такой, хотя давным давно, в студенческое время мы…), перешел к делу.

— Слушай, у вас там есть такая женщина, Липа? Пашина жена.

— Есть.

— Можешь мне про нее что-нибудь сказать? Мужа ее вроде задержали, а дома у них никто не подходит к телефону.

— Липа отца Александра боготворила. Смотрела на него как на Христа.

— Это я знаю. Ты ее девятого видела в церкви?

— Страшный день. Когда нам сказали об убийстве, все окаменели. А потом начался крик и хаос. Вроде и Липа рыдала. Но точно не помню. Все плакали. Больше она в церковь нашу не приезжала. Многие разбежались.

Так я тогда и не узнал, что же на самом деле случилось с Пашей и Липой и был ли Паша замешан в убийстве Меня.

Правдивый этот рассказ я написал года два назад. Прочитал его несколько раз, попытался представить себе, как его воспримет современный читатель. И отложил текст в сторону. Не стал печатать и публиковать в интернете. Потому что решил, что в нем маловато драматического действия. Пара описаний, да диалог. И конец какой-то беспомощный.

Конечно, я мог бы что-нибудь придумать, какое-нибудь мистическое приключение, превращение… ввести в историю выдуманных персонажей, зловещих киллеров или демонов. Или хотя бы показать где-нибудь на стене ужасающую тень той самой гигантской обезьяны де Луа.

Но мне не хотелось.

И вот… как это иногда случается, жизнь сама дописала мою историю. Стала ли она от этого интереснее? Не знаю. Решать вам.

Две недели назад я был в Амстердаме. Проездом. Оставил тяжелую сумку в камере хранения и пошел прогуляться по городу. Шел без цели, куда глаза глядят. Прошел вдоль одного канала, или, как их тут называют, — грахта. Потом вдоль другого. Свернул в переулочек. Еще в один.

И тут… на тротуаре столкнулся лоб в лоб с высоким худым человеком с треугольной челюстью. Но уже без бородавок на щеках. Да, да, это был Паша. Постаревший, солидный, спокойный. Мы обнялись. Нашли какую-то кафешку, присели, заказали кофе.

Он оказывается живет тут с девяносто второго года. Владеет недвижимостью. Занимается непонятными мне сделками. Женат на голландке.

— А что стало с несчастной Липой?

— Смерть отца Александра отрезвила ее. Но не до конца. Кажется, она подвизается в одном из северных монастырей. Или умерла… мы в разводе и не общаемся.

— За что тебя тогда арестовали?

— Ты и это знаешь? К Меню это отношения не имеет. Пацаны делили рынок. Чингиза подставили. Нас осудили. Придрались к чему-то в отчетности. Чингиза на зоне убили. А меня через полгода выпустили. На киче я познакомился с влиятельными людьми. Они мне помогли перебраться в Европу. Дали деньги, которые я позже отдал.

— Только чтобы точку поставить над и… Меня ты не убивал?

— Нет. Я не убийца. Хотя и хотелось очень. Но кое-что все-таки тогда произошло. Расскажу тебе, потому что совесть свербит. Все эти годы в себе держал. Убили Меня в воскресенье, а вечером, в субботу; мы с Чингизом его подкараулили, там, в Семхозе. По дороге от электрички к его дому. Хотели путануть. Хвост прищемить еврею. Лампочки на фонарях расколотили, чтобы темнее было. У Чингиза был с собой ножик, а я кухонный топорик прихватил. Дураки. Выпили для храбрости. Короче, ждем мы священника в темном месте. Ждем, ждем, а его все нет. Друтие какие-то люди туда-сюда ходят. От нас естественно шарахаются. Какие-то местные парни стали права качать, чуть драка не началась. Надо бы нам после этих подвигов сразу домой вернуться, но мы остались. И дождались… виновника торжества. И, как заранее договорились, с двух сторон к нему подошли. Взяли в клещи. Чингиз достал нож, а я стоял, как мясник какой, с топором для разделки мяса в руке. Отец Александр нас не испугался. Спросил спокойно: «Вам что надо, ребята?»

Чингиз нож к горлу священника приставил и сказал: «Давай деньги, отец!»

А я с трудом выдавил из себя: «И от жены моей отстань, жидюга».

Мень посмотрел на меня с сожалением. А мне до тошноты вдруг ясно стало, что никакого дела этому немолодому, занятому человеку нет ни до Липы, ни до меня.

Отец Александр достал кошелек, открыл его. Там было несколько рублей и десятка. Подал бумажки Чингизу, тот не взял, сказал: «Нам рубли твои не нужны!»

Я схватил Чингиза за рукав, потянул и прошептал: «Пойдем отсюда, брат, оставь его».

И мы ушли. Чингиз даже обиделся на меня, говорил в электричке: «Ты меня втянул, а сам расквасился».

Когда я на следующий день по радио услышал, что с Менем случилось — испугался до смерти. Вдруг менты решат, что это мы убили. Или просто повесят на нас это преступление. А мы не только не убили, но даже не испугали чергового попа, мы сами испугались. Лампочки, да, побили, а больше ничего не сделали. Да, забыл сказать. Видели мы там, на дороге к станции, каких-то непонятных людей. Явно не оттуда. Может, это убийцы и были. Или топтуны. Лица их мы не разглядели.

Не раз зарекался — не вспоминать больше советскую жизнь. Достаточно уже навспоминался. В письменном виде. Штук шестьдесят рассказов настриг из этих воспоминаний. Хватит, обрыдло. Жестокая и абсурдная планета моей юности исчезла. Точнее, постепенно мутировала в «путинскую Россию». И процесс этот начался еще до моего отъезда из страны.

Добрые и умные мои современники давно разъехались по всему миру и сгинули, а не уехавшие — умерли или изменились вместе с страной. Говорить с ними стало невозможно.

Но память тянет и тянет обратно… в то время.

Потому что главную загадку прошлого — как оно вообще было возможно, такое — я так и не разгадал в моих шестидесяти рассказах.

Каждый раз, когда принимаюсь писать о жизни в СССР, мне кажется, что вот, расскажу еще одну историю, и наконец пойму, осознаю вместе с читателем — что же тогда на самом деле происходило со всеми нами…