Ян Козак - Святой Михал

— Э, нет! Все это не то! — вдруг резко оборвал Адама Вилем. Видно, его задело за живое.

Еще совсем недавно креста будто вовсе и не было на площади. Если, бы он случайно сломался и упал, никто бы о нем и не вспомнил. А теперь он словно ожил, приобрел какую-то жизненную силу.

— Короче говоря, сейчас все ясно. Ясно, что мы были правы, когда взялись за это. Ясно, что значит этот крест для реакции. Сейчас это видно каждому, — продолжал Вилем.

Адам недоумевающе уставился на него. Наконец он все же понял, почему так встревожен Вилем.

— Послушай, Вилем, — сказал он, — а что, если завтра, когда я поеду с лесом, трактор опять пойдет юзом? Эти бабы налили там столько воды, что на площади, можно сказать, настоящий каток!

Вилем покачал головой.

— Не годится. Вот если бы мы так сделали сразу, тогда был бы полный порядок. Сейчас только настроим против себя людей, а этого делать мы не должны. Я думаю, тут надо действовать иначе.

Глядя на разукрашенный крест, Вилем понимал, что у них теперь появятся новые затруднения. В семьях усилятся раздоры, мужчины начнут колебаться. Он представил себе, как перед ожившим символом, увенчанным хвоей, слабеет боевое настроение и в душе многих его друзей и сторонников возникают сомнения, а не совершили ли они грех. Чувствовал, что они лопали впросак. Обстоятельства требовали быстрых и решительных действий. Тем более что и Михал с Касицким тоже стали проявлять неудовольствие.

— У тебя есть какая-нибудь идея? — спросил Адам.

Вилем молчал, сосредоточенно думая о чем-то. Вдруг, едва не сорвав голос от внезапно охватившей его радости, он заорал:

— Черт подери! Кажется, я что-то придумал! Но прежде мне надо повидать Михала. Пойду-ка я к нему.

Адам недоумевал: с чего это Вилему понадобился председатель, да еще по такому делу? Но он ни о чем не спрашивал. Знал, что, когда придет время, Вилем сам расскажет обо всем.

— Где бы он сейчас мог быть? — спросил Вилем.

— Я видел его на хозяйственном дворе. Наверно, опять топчется в коровнике.

— Ладно, пойду туда, — сказал Вилем и вышел, оставив Адама одного в канцелярии.

Вилем разыскал Михала и подошел к нему еще более озабоченный, чем прежде.

— Рад тебя видеть! — сказал Михал, испытующе глядя на него. — По-моему, нам есть о чем потолковать.

— Спорим, что я даже знаю о чем! Мне тоже все это не по нутру. И мне не нравится то, что у нас творится, — со вздохом сказал Вилем.

Михала на первых порах не трогала схватка из-за креста. Он молча наблюдал за нею, она его даже потешала. Сам он уже давно охладел к вере и в церкви появлялся раза два в год. По правде говоря, в последний раз Михал испытал чувство религиозного волнения много лет назад, когда написал заявление о вступлении в кооператив. Он вышел с этим заявлением из дому, и в ту же минуту на башне церкви зазвонил колокол. Михал остановился сам не свой и подумал: уж не знамение ли это, не предостережение ли? Сердце у него защемило, он подумал: а имеет ли он теперь право войти в костел? Заявление жгло ему руку. Но он стряхнул с себя эти сомнения, и чувство страха прошло. Крест, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, по мнению Михала, не так уж и мешал, но было бы невредно переселить его поближе к костелу: движение транспорта на площади и в самом деле увеличивается. Однако дело начало принимать слишком неприятный оборот, Пошли свары между скотниками и доярками. Да и Катарина возмущена, требует, чтобы он в конце концов навел порядок.

Михал закурил сигарету. Он никогда не носил перчаток, и пальцы у него были красные, одеревеневшие от холода.

— Послушай, Вилем, кто устраивает все эти непотребства? Просто загадка какая-то, а? — Михал ухмыльнулся.

— Вовсе нет. Никакая это не загадка… — возразил Вилем. — Просто мужики… ну, посидят в «Венке», выпьют, а потом выбегают — надо же им по нужде сходить. Так было всегда. Только раньше никто не замечал, потому что это не имело… короче, это не носило политического характера. — Он вздохнул. — Да, с этим надо кончать. Я еще раз потолкую с Марко. Ведь недаром говорится: дитя не плачет — мать не разумеет. Мне вот пришла в голову мыслишка… Что, если бы мы?.. — Вилем осекся.

— Что мы? — настороженно спросил Михал.

— Да вот… есть одно соображение.

Когда Вилем пришел к священнику, тот сидел на табуретке у ящика и мастерил улей. На полу валялись щепки, оструганные доски, стояла баночка со столярным клеем, разный инструмент.

Марко поднял голову и залился краской.

— Добрый день, — поздоровался, как подобает, Вилем. — Это, наверно, уже девятый улей вы мастерите, да?

— В чем дело? — ответил вопросом на вопрос Марко, смерив Вилема гневным взглядом.

Пани Маркова, пухленькая, цветущая женщина, резала на столе лапшу. Когда она увидела Вилема, с лица ее сразу же слетело приветливое выражение. Однако она не прекратила работы. Нож, отрезающий тонкие, нежные лапшинки, напротив, задвигался с возросшей скоростью. Религиозное чувство у пани Марковой было более глубоким, чем у ее мужа. К тому же она страдала из-за каждой несправедливости, с которой сталкивалась. Ей лично Вилем никогда не был приятен, не нравился ни цвет его волос, ни его взгляд, не говоря уже о характере. Короче, он всегда был ей крайне несимпатичен, так что у ее нынешней к нему враждебности были действительно глубокие корни.

И эту враждебность Вилем сразу же почувствовал, но она нисколько его не обескуражила. Он огляделся по сторонам, а затем уставился на пани Маркову. Смотрел он на нее так долго и так упорно, что она не выдержала, бросила нож на стол и выскочила в сени, в ярости хлопнув дверью.

— В чем дело? — повторил свой вопрос священник.

Вилем решил брать быка за рога.

— Я пришел спросить… вернее, договориться с вами. Черт возьми, не кажется ли вам, что пора что-то предпринять? — начал он. — По-моему, наш крест, раз уж он является символом, должен находиться на подобающем ему месте. Пора что-то делать, пан священник. Уже и наверху, — он имел в виду районное начальство, — говорят об этом.

Вилем говорил спокойно, так, будто просто продолжал начатый прежде, но прерванный разговор и ничего существенного за это время не произошло.

Марко выпрямился на табуретке. Положил боковину улья на пол, неторопливо вытер руки о старые рабочие брюки. Лицо его пылало.

— Но видите ли, теперь… — начал было он. Ему хотелось сказать Вилему, что тот со своими дружками зашел слишком далеко — ведь то, что делается в селе, переходит все границы. Но Вилем прочитал все это в глазах священника и опередил его.

— Я думаю точно так же, — заявил Вилем с таким видом, будто всегда был согласен с Марко. При этом он вел себя вполне по-джентльменски — не напоминал Марко, что предвидел подобное развитие событий и предупреждал его. — Но если уж на то пошло, такие безобразия случались и прежде. Все дело в том, что, пока к ним не привлекают внимания, это никого не трогает. А иной мужик, если перебрал малость, свинья свиньей становится. Все ему тогда нипочем. Выйдет из «Венка» и на то первое, что попадется ему на глаза, выльет все, что осталось от питья. Вот я и думаю, — снова вернулся он к сути дела, — что для нашего креста следовало бы найти лучшее, достойное его место. Тем более что есть еще одно немаловажное обстоятельство.