Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Адам умирает возле Древа познания, из древесины которого много веков спустя сделают крест, на котором распнут Спасителя. Но на самом-то деле, если проследить историю Креста в деталях, все было еще более символично и многогранно.

Задолго до казни на Голгофе из Древа познания сделали порог в доме Соломона, о чем ему поведала царица Савская (фреска на правой стороне прямо под люнетом с Адамом и Евой). Соломон свой порог закопает (правая фреска второго этажа у центрального окна), о чем будет знать только Иуда Левит, который и выдаст тайну пропажи, но не сразу, а после пытки (правая фреска второго этажа у окна). Позже реликвия потеряется, и только будущая святая Елена, мать Константина, итогом долгих поисков, лет через триста после Голгофы, отроет три креста и по чудесам, им творимым, поймет, какой из них самый главный (второй этаж на левой стене).

К счастью, моя любимая композиция – со сном Константина в походном шатре, где ему накануне битвы с Максенцием является во сне крест, который позже отыщет матушка, – находится практически в центре. И любоваться ей можно сколько хватит сил. Шатер действительно светится изнутри нездешним светом, по которому Пьеро делла Франческа чуть ли не главный мастер всех времен и народов, может быть за исключением Рембрандта (Караваджо я не люблю – он кажется мне слишком ремесленным и слишком «приемным», прямолинейным).

Но целиком я так и не проникся: сильно зудело, что нужно успеть в Кафедральный собор к Марии Магдалине и посмотреть витражи по рисункам Пьеро делла Франческа, вот визит и вышел скомканным, голодным. Контакта с нереальностью не произошло. Суеты много. Дуомо. Санти-Пьетро-э-Донато

В Кафедральном соборе, где по стенам масса разрозненных фресок самых разных эпох и стилей, случился конфуз – возле кенотафа Гвидо Тарлати, что в правом нефе, я дотронулся до фрески Пьеро делла Франческа с сильно затемненной Марией Магдалиной, спрятавшейся за колонной в тотальном каком-то одиночестве (роспись спрятана, а не Мария), потому что более никаких росписей рядом нет – Магдалина выступает из стены обломком какого-то напрочь сгинувшего комплекта изображений, единым наплывом, вот как фрагменты святых из городской пинакотеки Сансеполькро, – и тут же раздался звонок, похожий на школьный. Сигнализация.

Некоторые считают эту работу последней перед тем, как художник ослеп, мне Магдалина показалась (в том числе и ликом) похожей на Мадонну в Монтерки. По крайней мере, в темноте Магдалина кажется беременной – что, конечно, странно, но ее зеленое платье c гофрированной юбкой приподнято в талии, лицо отекшее, губы опухли.

Я все силился увидеть, что за штукенцию она держит в руке, но так и не разглядел. Белый футляр, кажется, округлой формы, с конусной крышкой; больше всего он напомнил мне военный шатер с фрески из Сан-Франческо – той самой, с первым в мире внутренним светом, на которой Константин видит вещие сны. Но я не уверен, что это строение или вещь, а не какой-нибудь умозрительный символ, может быть, читатели помогут? 69

Я часто трогаю фрески – в Орвьето касался Синьорелли, в Ассизи – Лоренцетти и Джотто, самый край, чтобы не навредить, просто кладу ладонь в прохладу, мне это важно. Тут же открылась дверь рядом с Магдалиной, из нее вышел молодой парень, совсем не грозной наружности, но с немым вопросом в глазах.

Я честно посмотрел ему в лицо, пожал плечами и пошел фотографировать роскошное мраморное надгробие готических форм, стоящее в алтаре. Пока я гулял по Кафедральному собору – а он, конечно, симпатичный, хотя немного несуразный, как и угловатая площадь, на которую выходит, – дождь прекратился, выглянуло солнце, подарив один из самых мощных закатов за всю мою жизнь.

***

Такой закат еще заслужить нужно. И грозу тоже. Когда ветер подымает палую листву, заставляя ее кружить уже после последнего праздника упадания. Это не живопись, это не жизнь, это уже я даже не знаю что. И, разумеется, снимки ничего не передают. Примерно так же, как с Легендой о Кресте Пьеро делла Франческа, которая – вот она, рядом, но ведь и не рассмотришь толком. Все от меня убегает – время, пространство, искусство, силы, облака, ничего не задержишь, а в поездке, без привычной опоры на быт и панцирь инерции, эти ускользания вдвойне маетны и заметны.

Рецензия на книгу Карло Гинзбурга «Загадка Пьеро»

Поначалу кажется, что книга 70посвящена в основном вопросам датировок картин и фресок Пьеро делла Франческа. Два десятилетия туда, три года обратно, до поездки в Рим он написал «Крещение Христа» из Лондонской национальной галереи (ученые считают эту доску самой ранней из сохранившихся его работ), а также главный свой цикл фресок в Ареццо про обретение животворящего креста или после?

В этих движениях по хронологической шкале Карло Гинзбург спорит со знаменитыми (и не очень) искусствоведами, в основном с Роберто Лонги, уточняя их атрибуции, так как датировка важна не сама по себе, но чтобы разгадать сюжетные ребусы картин Пьеро делла Франческа, о котором ведь практически ничего не известно.

Самое полное свидетельство о художнике – очерк Джорджо Вазари из «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев» – состоит из лакун и путаницы: Пьеро не был флорентийцем или венецианцем, жил задолго до биографа, поэтому документов и свидетельств о нем сохранилось ничтожно мало. Даже список утраченных работ далек от завершения.

Виктор Головин в книге «Мир художника раннего итальянского Возрождения» 71замечает, что время, когда работал Пьеро делла Франческа, оказывается пограничным во всех смыслах: «разделительная линия между старым и новым проходит именно через XV век, в начале которого еще присутствует очень много черт старого и традиционного, а в конце мы обнаруживаем не меньше примет Нового времени».

Кажется, граница эта проходит прямо через жизнь и творчество Пьеро делла Франческа, что добавляет исследованиям Гинзбурга интригу. На заднем плане «Крещения Христа» он отмечает ангелов, чьи жесты, точнее положения рук, возможно, повторяют фигуры античных «Трех граций», которых художник мог увидеть в Риме, и, следовательно, картина переносится в более поздний период.

Гипотеза о времени создания «Крещения Христа», как и «Бичевания», которому посвящен основной объем книги, с одной стороны, опирается на изучение и толкование иконографии, а с другой – основана на данных о возможных заказчиках этой, пожалуй, самой загадочной композиции, ныне хранящейся в Национальной галерее Марке, что в Урбино, за пуленепробиваемым зеленоватым стеклом.

Этот один из самых знаменитых шедевров XV века разделен на две части, как бы плохо стыкующиеся друг с другом. В правой стороне доски на переднем плане, видимо, во внутреннем дворике, под открытым небом стоят трое мужчин, увлеченных разговором. Они не замечают, как в левой части композиции, в здании с колоннами пытают Иисуса. Гинзбург считает, что в «Бичевании» чересчур много тайнописи и нерасшифрованных знаков. И вполне естественно, что современные исследователи расходятся в трактовке сюжета.