Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Шел к тебе.

— Тише, — повторила она.

На сонной улице внезапно возник перестук лошадиных копыт. Кто-то торопился, не жалея коня. Иван слушал, как в верхнем краю станицы постепенно затихали всколыхнувшие ночь звуки, затем подошел к окну и, потянув на себя скрипучие створки, захлопнул его.

Татьяна, понимавшая всю сложность его теперешнего положения, не советовала являться с повинной — его не простят, ему придется отсидеть большой срок. Она считала, что Иван должен на какое-то время покинуть родные места, где его знает каждый встречный и поперечный. В тайге не спрятаться — там ведь тоже люди. Ехать нужно подальше, в загадочный, таинственный Туркестан или на Волгу.

— Никуда не поеду! — решительно сказал Иван. — У меня есть свидетель, Гришка Носков.

— Он не станет на твою сторону!

— У, гад!

Татьяна подумала, что Иван такой же, как и был: своенравный, горячий, он сам не сознавал, на что шел. И она, задумавшись на минуту, сказала:

— Раздавят тебя, как муху.

— Пусть.

— Они ждут в Озерной.

— Кто?

— Командир отряда.

Иван устал, нужно было отдохнуть. Однако прежде Татьяна принесла ему кувшин холодного молока и краюху хлеба. Пока он жадно ел, она с грустью смотрела на него и неторопливо рассказывала о встрече с комбатом Гороховым. Иван слушал и терзался душою — он ревновал. Пусть у Ивана была жена, Настя, он постоянно, сумасшедше любил эту, одну Татьяну.

— Не жить твоему командиру!

Из-за гор стороною шел рассвет. Иван уронил белесую голову на стол и мгновенно, как в детстве, уснул. Дав ему немного поспать, Татьяна легким толчком разбудила его и тут же уложила заботливо, словно ребенка, в свою постель, а сама тихо села на табурет рядом с кроватью. Во сне он дышал ровно, ни разу не шелохнулся, и Татьяне было приятно сознавать, что он доверился ей.

Когда Автамон узнал о появлении в его доме Ивана, а об этом ему сказала дочь, он ухватился рукою за сердце:

— Чо ж эвто будет, господи!

— Пришел затемно, так же и уйдет.

— Больно храбрая, арестантов к себе приводишь! Слух есть, Ванька ненароком убил кого-то, вон оно как! — тяжело завздыхал Автамон.

— Я не приглашала его. Сам явился, — не желая ссориться, сдержанно проговорила она.

— То-то сам.

Но что корысти в этой пустой болтовне! Нужно было поскорее выпроводить незваного гостя, чтоб отвести от себя беду, и Автамон тут же подпрыгивающей походкой направился в горницу, чтобы серьезно объясниться с Ванькой Куликом, которого он никогда не жаловал из-за их настырной и непутевой соловьевской породы. Все пропили, разбазарили, пустили по ветру. Доброму хозяину после этого зазорно не только водить с ними дружбу, но и поддерживать знакомство.

— Здравствуйте, наши, — со смешанным чувством неприязни, любопытства и страха шагнул Автамон за порог горницы.

Иван хоть и не спал уже — время было близко к полудню, — но по-прежнему лежал одетым в постели. На противный скрип двери он быстро повернулся и спустил ноги с кровати. Он был явно смущен внезапным появлением хозяина и еще более — его неучтивым, насмешливым приветствием.

— Эх, ты! Пожаловал?

— По старой памяти, Автамон Васильевич, — вымученно усмехнулся Иван. — Дружили мы с Танею. Сам знаешь, не склеилось тутока у нас.

— И не склеится. Понимать надо, что медведь корове не брат. Кто ты таков есть?

— Все понимаю. Да я ведь не свататься пришел: нужда железо сгибает.

Иван встал, пригладил взъерошенные волосы ладошкой и отошел к занавешанному окну. Принялся разглядывать в узкую щелку между занавесками палисадник, двор, тюкающих топорами плотников. Автамон какое-то время смотрел ему в стриженый затылок и произнес удивительно мягким, просящим тоном:

— Убирался бы подобру-поздорову.

— Гонишь?

— Гоню, потому как и без тебя муторно, — сказал Автамон. — Сам должен сообразить, чо к чему. Давись где хошь, токо не на моем дворе.

Это признание вырвалось у него непроизвольно, прежде он никогда не унизился бы до столь доверительного разговора с Ванькой Куликом. Да, за какие-то полгода поменялась станичная жизнь, изменился и Автамон Пословин, подчас не узнававший самого себя.

Конечно, был у Автамона и другой путь, испробованный многими, змеиный путь предательства. Автамон мог немедленно сообщить об Иване в сельсовет, а еще лучше — комбату. Но такой поступок явно противоречил убеждениям Автамона. Иван был одним из немногих, кто подавал надежду, что казаков не так просто сломить, что рано или поздно, а вернутся в станицу старые порядки. И тогда казачий урядник Соловьев может пригодиться Пословину. К тому же не все в станице без оглядки держались советской власти, находились и прямые ее супротивники, они-то не простили бы Автамону этого криводушия. А рассчитаться с человеком не так уж хитро: то камень с крутой горы упадет внезапно, то конь подковою по голове врежет, то вообще пропал человек, никаких следов от него не останется: Белый Июс — река быстрая, кипучая, подхватит волной и унесет грешное тело невесть куда.

Но Иван не собирался уходить от Пословиных так просто. Он видел замешательство Автамона и решил им воспользоваться в какой-то мере, чтобы поскорее добраться до горной тайги, где хотел обосноваться на определенное время. Он сказал Автамону, отбросив всякую деликатность:

— Мне нужен конь.

Это требование привело Автамона в смятение. Он и так много сделал для Ивана: приютил у себя в доме на целые сутки. Поймают беглеца — и того сполна хватит для Автамонова ареста, потому как не токмо свидетель он, а прямой пособник бандита, так его и будут судить. А дать Ивану коня — значило усугубить свою и без того тяжелую вину, да и жалко ведь добрую скотину — ни за что не вернет ее падкий на чужое Кулик.

Иван понимал хозяина и, не давая тому опомниться, твердо произнес:

— Снявши голову по волосам не плачут.

— Пешком валяй. С тем и до свидания, — морщинистое лицо Автамона выражало непреклонность. Он еще хотел что-то сказать, но только досадливо махнул рукою и ушел.

Когда об этом разговоре узнала Татьяна, она принялась всячески уговаривать отца. Она въедливым голосом напомнила ему вчерашний урок. Да, в отцовых словах есть здравый смысл, и она еще серьезно подумает над ним. Но коня, как ни крути, Ивану все-таки придется дать, со скорым возвратом, конечно.

Отец и дочь говорили один на один, и он попытался урезонить ее:

— На кой ляд сдался он тебе, голопузый Ванька Кулик. Уж так-сяк был бы самостоятельным, а то ведь одно слово — беглый…

— Стыдно, тятя. Он просит у тебя необходимое.

— А ты подари-ка ему своего Гнедка.

— И подарю! Он ведь мой, Гнедко, ты мне его отдал.

— Дари, дари, ведь и раздаришься!

Однако разумное решение все-таки было найдено. Пословин подумал и согласился наскоро доставить Ивана в таежные места, но посылал с ним чабана Миргена Тайдонова, который и приведет Гнедка назад. За Тайдоновым на дальние выпаса слетал Никанор, и еще засветло чабан оседлал Гнедка, а другого, неоседланного, коня взял в повод. Только так он мог выехать из станицы без каких-то подозрений. Будто, как обычно, отправлялся человек за реку в ночное.