Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Выступили рано, сырой холодок еще стойко держался в долине, хотя солнце и успело выкатиться из-за дальних гор. В сонливой тишине утра звонкими коленцами разливались торжественные птичьи песни — скворцы и жаворонки приветствовали рождение нового дня.

Ехали на север по обычной проселочной дороге, но когда она вильнула к реке, лошади пошли по едва приметному зимнику, который то нырял в лога, в гущину боярки и шиповника, то стремительно поднимался к каменным гребенкам скал, выписывал немыслимые круги по холмам и, кренясь то влево, то вправо, сваливался в другие лога и распадки. Роса выпала крупная, как бобы, травы дымились, на них четко обозначался зеленоватый лошадиный след.

Путь был неблизкий. Обшарив все вокруг, вплотную приблизились к горе Верхней. Поросшая остистым ковылем, кочкастым чием и богородской травой, она господствовала над всхолмленной степью, с вершины горы были видны необозримые дали, слабо трепетавшие в степном мареве. Гонец внимательно огляделся и показал на тропинку, мягко обегавшую гору:

— Проехали тут.

Звонко цокая, проскочили каменистую осыпь, в нескольких местах глубоко промытую талыми водами, и оказались на небольшом, сравнительно ровном плато. Оглядевшись, бойцы молча пришпорили разгоряченных, усталых коней — началась скрытная погоня. Проводником впереди взвода скакал на низкорослом пегом мерине Егорка Кирбижеков, молодой желтолицый хакас с широко поставленными раскосыми глазами и остро выпирающими скулами. Конь у него, хоть и был мелким, местной породы, шел прытко, ухо в ухо с дюжим дончаком комбата. По примятой копытами траве, сломанной ветке таволги и другим, видимым ему одному, приметам Егор точно определял повадки и рыскающий путь неизвестных. Только раз проскочили поворот конников и то потому лишь, что почва пошла дресвяная, без единого кустика травы. Кирбижеков вернулся, показал тронутый подковой серый камень:

— Тут. Люди что-то ищут.

Дмитрий послал разведку сразу в трех направлениях. Бойцы на рысях скоро одолели открытый луг и втянулись в березовые колки, окаймлявшие подножие песчаной гривы… И вскоре же справа, за купами деревьев, коротко щелкнул винтовочный выстрел. Это был сигнал тревоги, означавший, что неизвестные обнаружены.

Разведчики застали их спящими на моховой поляне, в холодке. Выстрел не на шутку переполошил людей; не разобравшись в происходящем, они скопом, ломая кусты и перегоняя друг друга, кинулись к коням, пасшимся рядом, намереваясь поскорее вскочить верхом и дать стрекача. Но когда увидели на подъехавших бойцах красные банты и звезды, то зарадовались, принялись хохотать над собою, над постигшей их забавной промашкой. Когда же Дмитрий с основными силами отряда по разложью выехал на них, здесь дымили самокрутками и шел мирный, вполне доверительный разговор.

Выяснилось, что это крестьяне из Ужурской волости, из-за Чулыма-реки. Третьи сутки по логам да распадкам ищут пропавших коней. То ли кто из паскудников намеренно отогнал косяк, то ли волки.

— В другой раз остерегайтесь, — строго предупредил Дмитрий. — Есть порядок: появились на землях другой волости — будьте добры доложить кому следует и предъявить документы.

— Оно ведь сразу-то не сообразишь, что далеко ехать придется, — оживленно оправдывались те. — А кабы мы знали, так и справки прихватили бы.

Покурили, поговорили о продразверстке, о погоде и разъехались. Вроде бы ничего и не случилось, однако Дмитрий долго думал об этой негаданной встрече. Гражданская война в Сибири кончилась, а села живут по-прежнему в смятении и страхе перед возможными грабежами и убийствами. Вот приняли мужики этих безобидных селян за банду, а ведь и оружие-то у них охотничье — обыкновенные курковые дробовики, да и одежда — сразу видно совсем мужицкая — лишь один из пятерых был в армейской гимнастерке, а подумалось, что это и есть недобитые колчаковцы.

Только к вечеру, когда алое солнце садилось за горы и дорогу сплошь исполосовали косые тени от деревьев и кустов, бойцы вернулись в Озерную. На ближних подступах к станице потянуло парным молоком — впереди только что прогнали дойное стадо. Кони под бойцами, размеренно бряцая удилами, устало пылили, над колонной неотступно плыл едкий запах лошадиного пота, смешанный с запахом истомленных людских тел.

Взвод понемногу втягивался в станичную улицу, а Дмитрий еще у околицы круто повернул дончака к реке, там должны были ловить рыбу для отрядной ухи. Вчера он выявил знатоков этого дела и наказал им, чтобы взяли на вечер у станичников лодки и всю нужную снасть. В роту к Дмитрию попали томские да нарымские парни, промышлявшие рыбалкой с детства. Теперь комбат хотел узнать, богат ли улов.

Но не проехал Дмитрий и десятка шагов, как в удивлении дернул дончака за повод. По речной пойме, вдоль туго затянутой вокруг острова петли Белого Июса, напрямик по прибрежной осоке и синим цветам пикульника наметом скакал всадник. Гнедой конь под ним был сильным и резвым, пожалуй, резвее командирского дончака, хотя оба, как понимал Дмитрий, были одной породы. Распластав по ветру смолье гривы, он шел крупным галопом, и Дмитрию казалось, будто конь и всадник, слившись воедино, не скачут, а чудом плывут по предвечерней, теряющей краски степи.

«Видно казака по посадке», — с восхищением подумал Дмитрий, гадая, кто бы это мог быть. Уж не тревога ли снова! Иначе зачем человеку немилосердно гнать коня?

Горохов пустил навстречу ему своего Карьку. Дмитрий видел, что тот, другой, стал сдерживать коня, причем делал это твердой, умелой рукой. Что касается посадки и манеры езды, то настоящего кавалериста, а именно таким уже считал себя комбат Горохов, не обманешь — глаз примечает малейшую несогласованность в движениях всадника и скакуна.

И вдруг Дмитрий растерянно потянул повод: это была девушка, совсем молоденькая, и то, что издали он принял на ней за казачью папаху, на самом деле оказалось ореолом ее золотистых волос. Комбат много слышал о смелости и лихости сибирских казачек, но такое видеть ему еще не доводилось. Держалась она на коне так непринужденно, словно с детства села в седло и никогда уже не расставалась с ним.

Плавным движением маленькой сильной руки девушка осадила коня, хлопьями ронявшего на землю белую пену. Вся фигура всадницы была на редкость ладная, гибкая, соразмерная. Но еще более привлекательным было ее тонкое лицо: розоватое, с нежной кожей, с крохотными точками веснушек на небольшом, чуть вздернутом носу.

— Здравствуйте, товарищ комбат! — мягко улыбнулась она, поправляя свои растрепанные ветром пышные волосы.

— Уж и ездите вы! — воскликнул он.

— Езжу, — девушка наклонилась и пылающей щекой приникла к конской гриве. При этом левая ее рука расслабленно повисла, коснувшись стремени кончиками пальцев. Рука была тоже в веснушках, точно ее щедро осыпали золотистым песком.