Ян Росс - БАСАД

Ночью он звонил, сокрушенно извинялся и предлагал, «если мне удобно», перенести на завтра. Ведь поздно уже, а он как-то устал.

— Завтра — так завтра. Но давай уже сядем и разберемся с правками.

— Да-да, разумеется!

На следующий день история повторялась. Раз пять назначалось время, я выслушивал еще три-четыре отмазки, и все заканчивалось договором на понедельник вечером.

В условленное время, как вы догадываетесь, снова что-то приключалось. Особенно мне «нравилось», когда он не просто не появлялся, а вдобавок и не отвечал на телефон. Это сводило меня с ума. В понедельник все переносилось с восьми на одиннадцать, потом на полночь, но в полночь он не брал трубку, и когда я, наконец, дозванивался в час ночи, он ласково отзывался:

— Я тут… мм… ужинаю. Можно я, пожалуйста, доем? — спрашивал Господин Редактор с обезоруживающей застенчивостью, будто я застал его в неглиже. — Доем и перезвоню, ладно? Если тебе, конечно, удобно.

Не знаю, чем именно подкреплялся уважаемый Господин Редактор, но перезванивал он спустя часа полтора, и в итоге только в три ночи мы приступали к делу. Как ни крути, понятие «удобно» с этим форматом совместной работы никак не вязалось.

Однако самым очаровательным было даже не это. Пикантной изюминкой его «эпического» опоздунства являлось следующее: вышеописанное вовсе не мешало ему где-то там в четыре часа утра, наткнувшись на очередное пятиминутное опоздание героя, продолжать порицать его за эти несчастные минуты после десяти-пятнадцати им самим продинамленных сроков.

Правда, на каких-либо изменениях этого аспекта бытия героя Господин Редактор не настаивал, просто сетовал на непорядочное поведение, а я встречал его упреки истерическим хохотом.

Как видите, процесс редактуры получался насыщенным и интенсивным. И, в силу множества противоречий, непростым для нас обоих. К середине редактуры он порядком меня доконал. Догадываюсь, я достал его ничуть не меньше. Задолбал, затюкал порой (сейчас я уже готов это признать) абсолютно бессмысленными препирательствами о всяческих вящих монстрах и придирками к его опозданиям.

И вот мы добрались до описания сна, сотканного из лоскутков воспоминаний раннего детства. Есть там такой щемящий кусок, или, во всяком случае, таковым он замышлялся… И тут Редактора разобрало. Он всласть оттоптался на этих моих откровениях.

Натыкал язвительных комментариев чуть ли не на каждое предложение. Даже не правки, а так — забавный стеб. То есть ему, возможно, это казалось забавным. Но мне-то в тот момент было уже не смешно. Помню, я позвонил и нашумел на Господина Редактора. Настоятельно потребовал, чтобы он угомонился и впредь постарался как-то полегче на поворотах.

Самое время привести леденящий душу пример такого замечания и процитировать последующий разбор полетов. Но мы опустим этот художественный изыск и продолжим дальше, оставив за кулисами маленькие секреты нашей с Редактором кухни. Тем более что без многочасовых неистовых споров и дотошнейшего вникания во все вообразимые смысловые оттенки и общий контекст невозможно передать тогдашний накал страстей.

Скажу лишь, при следующем обсуждении этого сна он старался говорить со мной как можно деликатней, чуть ли не как с душевнобольным.

Вот, пожалуй, почти все, что я хочу на данном этапе сообщить о Господине Редакторе. Но не расстраивайтесь: вы еще встретитесь с ним в тексте, и, если не принимать во внимание нижеследующую оговорку, его душевное тепло присутствует и недреманное око незримо витает где-то в и над этим повествованием.

И пусть теперь только попробует заикнуться о неконвенциональной структуре предыдущего предложения, и я гарантирую ему эпическую баталию часа на полтора!

Напоследок добавлю, что мы и по сей день не сошлись во мнениях по вопросу, является ли роман «Челленджер» романом или не романом, хоть и не раз препирались на эту тему и во время редактуры, и даже после. И если тогда был общий сюжет и аж две сюжетные линии… Кстати, и насчет количества сюжетных линий у нас были разногласия. Редактор настаивал, что линия одна. Но не в том суть, еще раз — если тогда наличествовал сюжет, тесно сплетенные им главы, хронология событий и иные прямые или косвенные признаки романа, и все равно мне не удалось убедить Господина Редактора, что мой первый роман — действительно роман… Даже не знаю, что же будет теперь, когда мы вновь столкнемся с подобным вопросом.

Если, конечно, Господин Редактор согласится быть редактором моего второго «творения», после того как ознакомится с этим фрагментом.

Послесловие или Реквием по редактуре

Сбылось мое самое мрачное опасение: полноценная редактура не состоялась. Не то чтобы Господин Редактор разобиделся и отказался, хотя, разумеется, для проформы поворчал. Но загвоздка была не в этом. Он сделал ознакомительную читку, выдал немало дельных замечаний и указал на необходимые дополнения. Я все это переварил, исправил и дописал, мы обозначили сроки, и начался процесс редактуры. И…

И… на этом фронте воцарилась гробовая тишина. Опущу все свои переживания и ограничусь фактами. К намеченному сроку Господин Редактор осилил один фрагмент из двадцати трех. И то — лишь частично, так как наш метод работы состоял из двух этапов. Он ставил понятные одному ему пометки в виде подчеркиваний, выделений разными цветами и тому подобного, а затем мы садились и бурно их обсуждали. Так вот, по окончании первого срока редактуры был готов лишь набор загадочных пометок на один-единственный фрагмент.

Потом был и второй, и третий — последний — срок, перед которым я приехал к Редактору без предупреждения, и между нами состоялся серьезный разговор. Однако и это не помогло. И дело уже было не только в пунктуальности — работа Господина Редактора стала все больше смахивать на халтуру, чем на редактуру. Под самый занавес заключительного акта этого трагифарса, длящегося уже больше полугода, Редактор предпринял неожиданную попытку создать видимость кипучей деятельности. Он взял и часа за два добил шесть-семь глав и так же внезапно застопорился где-то посередине романа. Наплевательство так и бросалось в глаза — общее число правок во всех этих фрагментах оказалось меньше, чем в первом и далеко не самом длинном рассказе.

Такие дела…

Так что, к сожалению, в дальнейшем колкие и меткие вставки Господина Редактора с антитезами к высказываниям самовлюбленного главного героя будут встречаться гораздо реже. Однако мы не прощаемся с Редактором окончательно. Была ведь ознакомительная читка, ее обсуждение, и у меня все-все записано. А кроме того, — и это, пожалуй, самое страшное — теперь мы с вами один на один. И некому защитить вас, дорогие читатели, от моих литературных бесчинств.