Ян Росс - БАСАД

Прием два: получение наглядного подтверждения собственной пророческой правоты. В воскресенье профессор Басад с удовольствием убеждается, что я не справился, хоть и работал все выходные напролет, о чем, само собой, упоминать не следует, чтобы не оскорбить его религиозные чувства. Приходится помалкивать в тряпочку.

Прием три: разнос или праведный гнев. Любимейшая часть — ради нее, собственно, все и затевается. Тут профессор Басад всякий раз поражает изобретательностью, со смаком читая длиннющие нотации. Как-то он выдал такое: «У тебя же пятнадцать лет опыта! Пятнадцать! Задумайся! А результаты? Результаты-то где?!» Я порывался оправдаться, дескать, да… ну, не пятнадцать, а десять, но не в нанотехнологиях, а в совсем иной сфере. Нельзя же преобразовать знания в компьютерном моделировании и вычислительных симуляциях в практические навыки химии и нанофизики. Но куда там… На время разноса я лишаюсь права слова, чтобы не мешать ему наслаждаться.

Однако в последние дни все кардинально переменилось. Получив возможность заниматься любимой темой, я с головой ушел в проект. Загорелся, круглосуточно работал, решив воплотить давние задумки, от которых отмахивались в коммерческих фирмах. Выходило здорово. Я, со свойственной мне скромностью, назвал свою модель URA — Ultimate Reconstruction Algorithm 46 46 Ultimate Reconstruction Algorithm (англ.) — дословно: ультимативный реконструкционный алгоритм, или — идеальный алгоритм реконструкции. . Довольно быстро из «УРА» стало получаться что-то настолько элегантное и эффективное, что точность вычислений значительно превышала теоретический предел. Естественно, я заподозрил неладное. Долго ломал голову, продолжая совершенствовать код и математические модели, и в итоге доискался-таки до истоков и даже вывел новую формулу для оценки предела эксплуатационных качеств алгоритмов томографической реконструкции.

За день до сдачи, окрыленный ошеломительными результатами, я заглянул к профессору Басаду поделиться радостными новостями и восторгом по их поводу.

— Это будет даже круче, чем в той компании! — выпалил я с порога. — Гораздо, гораздо круче!

Шмуэль выпучил глаза, побагровел, словно маринованный помидор, и, прервав меня на полуслове, разразился воплем негодования:

— Что ты выдумываешь? — орал он. — Я такого не говорил! Я не требовал подделывать чужой продукт. Это незаконно! Ты что?! Речь идет о коммерческой фирме! Об интеллектуальной собственности! Хочешь, чтобы меня отдали под суд?!

Я попытался вклиниться и пояснить, что ничего не подделывал и не крал чужую технологию. Она, собственно, нам и не слишком подходила. А потом получилось нечто настолько непредвиденное, что весь проект развился в совсем другом направлении. И предел эксплуатационных качеств, и новая теоретическая формула… Но, впав в истерическое состояние, профессор Басад был уже невменяем.

— Ты прослушал вводный курс и должен был не сляпать какую-то отсебятину, а реализовать один из пройденных базовых методов, — пунцовея, хрипел он. — Ты завалил два экзамена! Два! Не один, а два! — профессор Басад вскочил с несвойственной ему прытью. — Ты что тут устраиваешь? Я никому, никому не даю возможности исправить оценку после переэкзаменовки! С тобой училась студентка, недотянула три балла, завалила. У нее последний предмет до диплома. Сидела тут, плакала. Ей придется остаться еще на целый год! Но я не дал ей эти баллы. Потому что я профессор! Я обязан быть беспристрастен! Это долг! Больше, чем долг!

Вот чмо, нашел чем гордиться! Совершив такую подлость, лучше бы держал язык за зубами. На три балла из ста пожмотился! Это же условность… Как можно оценить знания материала с точностью до нескольких сотых? — поражался я. Тем временем Шмуэль, брызжа томатным рассолом, продолжал живописать свой триумф над бедной девушкой.

— И чем ты лучше? С какой стати я должен делать для тебя исключения?! — окончательно выбившись из сил, взвизгнул он и рухнул в кресло. И потом, огладив бороду, веско присовокупил, явно цитируя из Торы: — «В доме твоем да не будет двоякая ефа, большая и меньшая».

What the fuck is «ефа», я не понял. На всю эту замшелую мудрость глубокой древности, которой непрестанно сорил Шмуэль, у меня уже давно развилась аллергия. Да и на фоне происходящего какая-то «ефа» 47 47 Ефа (эфа) — библейская мера сыпучих и жидких тел равная 24.883 л. казалось сущей мелочью.

— Кхм… — отмалчиваться надоело, а терять все равно было уже нечего. — Ну, студентка, наверняка, сама выбрала ваш предмет, а меня вы заставили, и отнюдь не из академических соображений. Ваш предмет не обязательный. Кроме меня, во всем институте нет ни одного студента, которого насильно записали…

— Что?! — вспетушился профессор Басад. — Я и так ради тебя сделал непозволительное исключение! Поступился принципами! Дал возможность исправить отметку!.. И все это только ради…

— Почему же только ради меня? Я нужен вам как ассистент в следующем году. В вашем распоряжении не сто, а всего два аспиранта, и если вашими стараниями у меня отберут стипендию… — я попробовал было остановиться, чтобы не ляпнуть уж совсем лишнего, но не смог: — Я что? За спасибо работать буду? Которого я, кстати, давно не слышал. Или мне следует утешиться мыслью, что вам повысили преподавательский оклад из-за одного лишнего…

— Как ты смеешь?! Я профессор!.. А ты… — захлебнулся Шмуэль. — А ты дерзить! Ты что себе позволяешь? Да ты…

Он опять вскочил, и началось новое извержение. Его трясло. Меня, наоборот, сковала холодная злоба. Я стоял и не мог поверить, что вся моя работа, все старания вот-вот будут вышвырнуты в мусорное ведро.

Как, интересно, с этой ситуацией сопоставимы упреки Рут? Ее красивые лозунги о том, что нужно понимать и принимать, что правда всегда где-то посередине, и на каждом лежит доля ответственности… Это, бесспорно, верно, но только в более или менее равноправных отношениях. А в академической среде, где вся сила сосредоточена в загребущих лапах научного руководителя… «О какой правде, середине или доле может идти речь?» — в отстраненном оцепенении думал я, наблюдая этот спектакль. Ну, допустим, можно было удержаться от реплик про спасибо и про оклад, но он же все равно завалит меня в третий раз. Завалит и навечно загонит в лабораторию.

— Ибо сказано в Священном Писании: «Наставь юношу при начале пути его…» — вдохновенно провозгласил профессор Басад.

Нашел себе «юношу» да еще и в «начале пути»… И что теперь? Опять лабораторная поденщина? Опять цедить ненавистные наночастицы в пробирки? К тому же в новом статусе аспиранта-недотепы… А в понимании моего психоаналитика, я должен это свинство беспрекословно и благодарно принять? Опять со всем смириться?