Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

Мы больше ничего не сказали, пока он вновь не наполнил наши стаканы, по-прежнему внимательно стараясь наливать поровну. Он отпил от второй порции, посмотрел на половик и тихо заговорил.

– Джеймс, – сказал он, – у меня была жена – одна на тысячу.

Я так удивился, что не находил ответных слов.

– Да, я знаю, – пробормотал я. – Я много слышал о ней.

Мистер Олдерсон, все еще глядя в пол, заговорил снова, и его голос был полон нежной тоски.

– Это была лучшая девушка на много километров вокруг и самая красивая. – Он внезапно поднял на меня глаза, и на его лице появилось подобие улыбки. – Никто не думал, что она выйдет за такого парня, как я. Но она вышла.

Он начал рассказывать мне о своей покойной жене. Он говорил спокойно, не пытаясь вызвать жалость к себе, но с чувством глубокой благодарности за счастье, которое ему досталось. Я обнаружил, что мистер Олдерсон отличается от большинства фермеров его поколения, поскольку он ничего не сказал о том, каким «хорошим работником» она была. В те времена большинство женщин оценивались по тому, как они умеют работать, и по прибытии в Дарроуби я был потрясен, когда попытался посочувствовать недавно овдовевшему старику. Он вытер слезы и сказал: «Да, она была чýдной работницей».

А мистер Олдерсон говорил только о том, что его жена была красива, что она была добра и что он очень сильно ее любил. Он говорил и о Хелен, о том, как и что она говорила, когда была маленькая, о том, как она похожа на свою мать во всех отношениях. Он ничего не сказал обо мне, но я все время чувствовал, что он считал все это предметом моего интереса. Сам факт, что он так свободно говорил, свидетельствовал о том, что барьеры опускаются.

Вообще-то, он говорил чуть-чуть слишком свободно. Он уже наполовину опустошил свою третью немаленькую порцию виски, а мой опыт говорил, что йоркширцы просто не могут осилить столько. Я видел дюжих мужиков, способных выпить десять кружек, но переворачивавшихся вверх килем от одного запаха этой янтарной жидкости, а мистер Олдерсон вряд ли вообще пил. Я начал волноваться.

Но делать было нечего, и я позволил ему предаться счастливым воспоминаниям. Теперь он откинулся на спинку своего стула и смотрел куда-то поверх моей головы. Я даже подумал, что он забыл обо мне, потому что после одного особенно долгого отрывка он опустил глаза на меня и некоторое время вглядывался в мое лицо, не узнавая. Когда он определил, кто я, то, похоже, вспомнил о своих обязанностях хозяина. Но, потянувшись за бутылкой, он посмотрел на стенные часы:

– Ну вот, уже четыре. Мы довольно долго засиделись. Вряд ли стоит идти в постель, но часок-другой сна, я полагаю, не повредит.

Он допил остаток своего виски и попытался рывком встать на ноги, деловито осмотрелся по сторонам и с грохотом упал головой в каминные принадлежности.

Внутренне застыв от ужаса, я поспешил на помощь, пока он шарил руками по камину, но моя подмога не понадобилась. Через пару секунд он качался на ногах и смотрел мне в глаза, как будто ничего не случилось.

– Пожалуй, мне пора, – сказал я. – Благодарю за выпивку.

Не было смысла оставаться дольше, поскольку я понял, что нет никаких шансов дождаться момента, когда мистер Олдерсон скажет что-нибудь вроде: «Благословляю тебя, сын мой». Но у меня сложилось приятное ощущение, что все будет хорошо.

Я пошел к двери, а фермер сделал честную попытку проводить меня, но ноги его не слушались, он беспомощно качался из стороны в сторону, пока не врезался в высокий кухонный шкаф. Его лицо со смущением глядело на меня из-под рядов тарелок с нарисованными ивами.

Я поколебался и вернулся.

– Давайте-ка я провожу вас наверх, мистер Олдерсон.

Я сказал это бесстрастным голосом, и он не стал сопротивляться, когда я подхватил его под руку и повел к двери в дальнем углу.

Ступеньки скрипели под нами, когда мы поднимались по лестнице. Он покачнулся и наверняка бы свалился, если бы я не обхватил его за талию. Когда я поймал его, он поднял глаза на меня и сказал: «Спасибо, старина», и мы улыбнулись друг другу перед тем, как продолжить наше восхождение.

На входе в спальню я поддержал его, и он остановился, как будто желая что-то сказать. Но в итоге он просто два раза кивнул и вошел внутрь.

Я ждал у закрытой двери, с некоторой тревогой прислушиваясь к стукам и плюханьям внутри, но расслабился, как только услышал громкое мурлыканье, которое проникало сквозь стены. Теперь уже точно – все будет хорошо.

Наш медовый месяц удался на славу – особенно учитывая, что мы провели его, занимаясь проверкой коров на туберкулез. В любом случае мы были куда счастливее десятков моих знакомых, которые после свадьбы отправлялись на месяц в плавание по солнечному Средиземному морю, а потом вспоминали об этом без малейшего удовольствия. Нам с Хелен он подарил все самое главное – радость, смех, ощущение товарищеской близости, хотя длился всего неделю, и, как я уже упомянул, мы провели его, делая туберкулиновые пробы.

Идея эта возникла как-то утром за завтраком, когда Зигфрид после бессонной ночи, проведенной в стойле кобылы, страдавшей коликами, протер покрасневшие глаза и принялся вскрывать утреннюю почту. Из плотного министерского конверта высыпалась толстая пачка бланков, и он ахнул:

– Господи! Вы только взгляните, чего они хотят! – Он разложил анкеты на скатерти и начал лихорадочно читать длинный список ферм. – Требуют, чтобы мы на следующей неделе провели туберкулинизацию всего скота в окрестностях Эллерторпа. Безотлагательно. – Он свирепо поглядел на меня. – А на следующей неделе вы женитесь, так?

Я виновато заерзал на стуле.

– Боюсь, что да.

Зигфрид яростно схватил ломоть поджаренного хлеба и начал шлепать на него масло, как каменщик – раствор на кирпичную кладку.

– Чудесно, а? Работы невпроворот, неделя туберкулинизации в самом глухом из здешних углов, а вам именно сейчас приспичило жениться. У вас медовый месяц, порхаете и наслаждаетесь жизнью, а я тут свивайся в кольца и лезь вон из кожи! – Он злобно впился зубами в ломоть и с хрустом принялся его жевать.

– Мне очень жаль, Зигфрид, – пробормотал я. – Но откуда мне было знать, что я невольно вас подведу? Не мог же я предвидеть, что именно сейчас привалит столько работы и министерство именно сейчас потребует проверки!

Зигфрид перестал жевать и негодующе уставил на меня палец:

– Вот-вот, Джеймс! Обычная ваша беда: вы не заглядываете вперед. Летите сломя голову, без оглядки и сомнений. Даже с этой вашей женитьбой – вы же ни на секунду не задумались! Женюсь, женюсь, а на последствия плевать! – Он закашлялся, потому что от возбуждения вдохнул крошки. – И вообще, я не понимаю, к чему такая спешка! Вы ведь совсем мальчик, и времени, чтобы жениться, у вас предостаточно. И еще одно: вы же почти ее не знаете. Всего несколько недель, как вы вообще начали с ней встречаться!