Артур Крупенин - Мой большой греческий ремонт

Покончив с древностями, мы заспорили, на какой стороне будем купаться. Дело в том, что Коринфский перешеек, насквозь просверленный одноименным каналом, омывают воды двух заливов: Саронического и Коринфского.

Признаюсь, у меня сложное отношение к Коринфскому заливу. Несмотря на его живописность, мы отчего-то прозвали его Лужей — местами он и в самом деле мелковат. В этом названии, впрочем, нет ничего обидного, простая констатация.

Любопытно, что, хотя на глаз море в Сароническом заливе выглядит чище и прозрачнее, большая часть пляжей, обозначенных на карте фирменным знаком blue flag [13] blue flag — Международная награда, вручаемая пляжам, которые отвечают самым высоким стандартам чистоты и безопасности купания. , по какой-то загадочной причине сконцентрировалась именно в Луже. Я полагаю, основанием тому служат авторитет и вытекающие отсюда пиар-возможности старинного курорта Лутраки, с древности известного лечебными водами.

Так или иначе, но я пока еще не выработал четкой позиции по отношению к купанию в Луже. С одной стороны, на берегу Патрасского залива, являющегося непосредственным продолжением Коринфского, в местечке Миссолонги кончил свои дни снедаемый лихорадкой автор «Паломничества Чайльд-Гарольда» — невосполнимая утрата для мировой литературы. За это Луже жирный минус.

С другой стороны, здесь же в колоссальном морском сражении при Лепанто пуля из турецкой аркебузы навечно обездвижила левую руку лихого испанского рубаки, которому ничего не оставалось, как уйти в отставку и найти себе ремесло, требующее только одной здоровой конечности. По собственным метким словам искалеченного в той битве ветерана, так и вошедшего в историю под именем Manco de Lepanto [14] Искалеченный (дословно однорукий) при Лепанто (исп.). , он «потерял дееспособность левой руки ради славы правой». Таким образом, благодаря печальным с виду обстоятельствам, мир прочитал «Дон Кихота», за что Луже жирный плюс.

Короче говоря, не совсем ясно, губительно ли это место для литераторов или, наоборот, служит кузницей новых авторов. Поэтому я хотя и не отказываюсь омывать тут мою писательскую тушку, но делаю это с известной опаской.

По схожей причине я, кстати, довольно долго избегал купаний вблизи острова Спеце, того самого, который Фаулз называл «драгоценным камнем», «раем» и «островом сокровищ». По его словам, «пейзаж, открывающийся с западных холмов Спеце, самый красивый в мире». Соглашусь, ведь это вид на мой любимый Пелопоннес.

Что касается моих опасений насчет Спеце, то суть в следующем. Я всегда старался держаться подальше от острова, поскольку был уверен, что в этих кристально прозрачных водах утонул Шелли — еще один великий литератор и известный эллинофил, любить которого нужно уже только за одну эту строчку: «Все мы греки».

Позже выяснилось, что я по рассеянности дал маху, перепутав греческий Спеце с итальянским островом Специя, где на самом деле утонул Шелли. Отныне, восполняя потерянное, я без страха рассекаю волны залива, столь милого Фаулзу.

Каждый раз, когда кто-то из друзей приезжает к нам в гости, мы везем их в Большой эпидаврский театр. Я обожаю это место. Сооружение, возведенное Поликлетом и рассчитанное на четырнадцать тысяч зрителей, поражает размерами и невероятной акустикой. Если встать в центре сцены, отмеченном круглым камнем, и мять в руках бумажку, то шелест будет прекрасно слышен на самых верхних рядах! Что интересно, даже когда все места заполнены людьми, четкость звука от этого ничуть не страдает. Шепот актера долетает до каждого зрительского уха.

Если не ошибаюсь, первым представлением, которое нам довелось посмотреть в Большом эпидаврском театре, был «Ричард III». Узнав о том, что грядет громкая постановка, я зашел к Гилу, чтобы пригласить его и Джуди сходить на спектакль вместе с нами, совсем упустив из виду, что имею дело с завзятым монархистом.

— «Ричард III»? Ну что вы! — В голосе Гила послышалась обида. — Я бы никогда не пошел смотреть столь низкопробную пьесу.

— А почему?

— В угоду тогдашнему правителю Шекспир беспардонно очернил доброго и мудрого короля. Это возмутительно!

Уж не знаю, была ли шекспировская трагедия всамделишным политическим заказом, как считает мой английский сосед, но его темпераментная отповедь послужила прекрасной рекламой, и мы тут же заказали билеты.

Поскольку постановщиком был Сэм Мендес, а главную роль исполнял Кевин Спейси, все четырнадцать тысяч мест были забиты до отказа. Помню, как меня поразило то обстоятельство, что, несмотря на огромное число зрителей, в паузах между репликами стояла полная тишина. «Надо же какие воспитанные люди! — удивлялся я тогда. — Никто не ерзает на сиденье, не перешептывается с соседями. Даже кашлянуть и то боятся. Европа, однако».

Позднее я узнал, что согласно исследованию, проведенному командой британских физиков, дело не столько в вышколенной публике, сколько опять-таки в потрясающей акустике. Ученые установили, что известняк, выбранный Поликлетом для строительства мегазала, обладает крайне любопытными свойствами: звуковые колебания на частоте ниже пятисот герц чудесным образом отфильтровываются и затухают, а все, что выше, остается без изменений. Таким образом, свойственный большой аудитории гул весьма эффективно гасится благодаря пористой структуре камня и многочисленным ступеням, работающим как низкочастотные акустические ловушки.

Но это еще не все. Голоса актеров также подвергаются фильтрации, благодаря чему начинают звучать намного четче. Я и по своему опыту знаю, что элементарная фильтрация басовых частот с помощью эквалайзера, как по волшебству, улучшает прозрачность всего микса. Но вот откуда об этом было известно древнегреческим зодчим?

Рядом с театром находится уже упомянутый мною Асклепион — святилище, посвященное Асклепию. Оказывается, кроме компрессов, микстур и прочих снадобий жрецы-асклепиады лечили пациентов при помощи зрелищ. Именно для этого и был построен театр.

Кроме того, считается, что в Эпидавре врачевали еще и природной красотой. Что до меня, то я полностью разделяю идею о терапевтической мощи греческих раздолий. А Фаулз идет еще дальше: «Возможно, Древняя Греция — всего лишь результат воздействия пейзажа и света на чувствительных людей, это объяснило бы свойственную им мудрость». Любопытное предположение. В этой связи, проснувшись поутру в моей эпидаврской спальне, но все еще лежа в постели, я подолгу разглядываю в одном окне море, а в другом — горы. Невероятное ощущение! Как все же прав Фаулз, когда говорит, что: «Греческие пейзажи бесконечно способствуют росту человеческой личности». Особенно приятно, что личностного роста я отныне могу добиться, не вставая с кровати.