Артур Крупенин - Мой большой греческий ремонт

Кстати о стрекотании. Не знаю, правда это или нет, но кто-то из местных рассказывал, что некие немецкие туристы, остановившиеся в кемпинге «Бекас», что находится в двух шагах от нашего дома, подали властям Эпидавра жалобу на слишком громкое пение цикад, помешавших им как следует отдохнуть и восстановить силы в отпуске!

Представляете, древние греки употребляли цикад в пищу! Вот что пишет в «Истории животных» Аристотель, похоже, серьезно подсевший на жареных букашек: «Цикада бывает вкусной, пока не лопнет оболочка. До спаривания самцы вкуснее самок, а после — наоборот». Гм, оставлю без комментариев.

А вам, кстати, когда-нибудь доводилось видеть, как происходит линька у цикад? О, это потрясающее зрелище. В ходе последней трансформации насекомое из уродливой личинки превращается в оперного певца, в полном соответствии с избранным сценическим ремеслом одетого во фрак.

Про отталкивающую внешность личинки я нисколько не преувеличиваю. Хотя энтомологи почему-то называют личинку цикады нимфой, она на деле гораздо больше смахивает на уменьшенную копию инопланетного монстра из кинофильма «Чужой».

Как только эта страхотина, выбравшись из-под земли, взбирается на дерево — в наших краях это преимущественно оливы, — в ту же минуту начинается чудесное превращение. Подсмотреть за этим событием большая удача, поскольку, как я уже сказал, нимфа не склонна рассусоливать и, едва взгромоздившись на ветку, тут же замирает, готовая к финальной метаморфозе, которая больше всего смахивает на примерку костюма, когда он отчаянно мал заказчику. В какой-то момент швы на спине расходятся, дырка становится все шире и шире, и наконец на свет появляется то, что энтомологи называют малопонятным, но звучным словом имаго. Собственно, это и есть взрослое насекомое в своем окончательном виде. Расправив крылья, это самое имаго не мешкая улетает на распевку, оставив после себя опустевшее тело нимфы.

Однако благодаря острым коготкам мертвая тушка вцепляется в стебли и ветки так крепко, что даже ураганные ветра не способны ее сдуть. А потому окрестные оливковые рощи при всей их небесной красоте в период массовой линьки цикад усыпаны шкурками нимф так густо, что напоминают не столько райские кущи, сколько гигантские кладбища, где по прихоти природы умершие служат посмертными памятниками самим себе.

Поскольку Пятница срезал огромную ветку с соседской бугенвиллеи и бросил ее у дверей, стало понятно, что со дня на день приедут Гил и Джуди. Вещее знамение не подвело — вечером следующего дня в доме Роузенов зажегся свет.

Устроив вечеринку, мы обменивались новостями. В ходе застольной беседы я обмолвился, что после длительного пребывания гостей научился ценить те немногочисленные дни, когда, оставшись в одиночестве, мы с Кузей можем расслабиться и, к примеру, поваляться у бассейна без трусов.

— Да, уж мы тебя понимаем как никто, — с сочувствием сказала Джуди, уныло ожидая наплыва толпы очередных родственников.

Кивнув в знак согласия, Гил со знанием дела резюмировал суть проблемы:

— Guests are like fish, after three days they go off [15] Гости как рыба — на третий день тухнут (англ.). .

Эти замечательные слова на поверку оказались парафразом старинного крылатого изречения, что отнюдь не преуменьшило их глубины и мудрости. Впрочем, все это, кажется, неприменимо в нашем случае. Три дня, говорите? Но штука в том, что отпускники традиционно мерят время неделями.

Буквально через пару дней после разговора с Роузенами Пятница демонстративно свалил груду свежесрезанных сорняков прямо на пороге дома Котиков, косвенно дав понять, что вот-вот случится незаурядное событие: жильцы всех четырех домов впервые за все годы существования кондоминиума одновременно соберутся в Эпидавре. Это ли не повод устроить вечеринку?

Общесоседский корпоратив состоялся в «Петрино» и сопровождался обжорством, обильными возлияниями, а также бесчисленными трагикомическими рассказами, связанными со строительством и ремонтом греческой недвижимости.

Узнав о том, что я пишу книгу на эту тему, где упоминаю соседей, обе английские пары с самым серьезным видом поинтересовались, не пора ли им подключать к делу адвокатов. А пышка-Мэри, вечно пытающаяся сбросить пару лишних кило, умоляла только об одном — чтобы я описал ее более худой, чем на самом деле. Поэтому очень прошу, если вы, будучи в наших краях, столкнетесь с моей замечательной соседкой, пожалуйста, сделайте доброе дело и как можно более естественным тоном скажите ей что-нибудь вроде:

— Госпожа Муратиду, а в жизни-то вы, оказывается, еще стройнее, чем в книге.

Тем самым вы окажете мне неоценимую услугу, а Мэри сделаете счастливейшей из смертных.

Каждое утро еще до завтрака мы ходим купаться. В это время, независимо от сезона, пляж всегда пустынен, и ты оказываешься наедине с морем.

Из-за перенесенной когда-то травмы, одно из моих ушей не продувается. И хотя я приличный пловец и неплохой ныряльщик, но из-за проклятого уха не способен комфортно нырнуть глубже чем на три-четыре метра. Однако в одно прекрасное утро я каким-то шестым чувством почуял, что начавший сдавать позиции организм меня не подведет, и отважился нырнуть. Как ни странно, мне удалось продуться.

Это нежданное счастье продолжалось всего каких-нибудь минут десять, после чего ухо снова отказалось пропускать через себя воздух, но за эти короткие минуты я в упоении успел довольно глубоко нырнуть несколько раз подряд с короткими передышками.

Завтракал я в приподнятом настроении. Еще бы! Проблемы с ухом случились еще лет пятнадцать назад, и с тех пор я толком не нырял, разве что с аквалангом. Но там идешь под воду очень медленно и можно позволить себе погружаться вверх головой — в таком положении продуваться куда легче. А тут на тебе, такое счастье!

Задумавшись о своем, я пропустил какую-то реплику Кузи, что, к слову, происходит довольно часто.

— Ты меня не слушаешь, — обычно укоряет меня жена.

— Что ты, дорогая, конечно, слушаю, — оправдываюсь я.

— Повтори, что я сказала.

И хотя я и в самом деле временами отвлекаюсь и витаю в облаках, благодаря многолетним тренировкам оперативной памяти я на автомате способен повторить две-три последние фразы, что тут же успокаивает Кузю и создает полную иллюзию моего участия в разговоре.

Однако в то утро память меня подвела. Жена раскусила, что я пропустил ее фундаментальный монолог мимо ушей, и от возмущения в сердцах двинула меня в одно из этих ушей кулаком. И хотя удар был задуман как шутливый — по крайней мере мне хочется в это верить, — Кузя не рассчитала силы и врезала мне довольно крепко.