Дарья Симонова - Пыльная корона

И если кафкианский Грегор Замза превращался в насекомое, то я столь же мучительно превращаюсь в свой номер телефона, по которому ты не звонишь. В эти ломкие, рассыпающиеся в сознании цифры, ничего не значащие перед вечностью. Хотя… номер умершего абонента цементируется и становится мистическим кодом — я уверена в этом. Только какая дверь им открывается — попробуй найди.

Ева всегда точно знала, когда вернется ее мужчина. За секунду до того, как хлопала дверь лифта, а после ключ входил в замочную скважину, она успевала достать из холодильника, ополоснуть и разрезать на четыре части спелую желтую грушу. Как он любил. Чтобы была прохладная и сочная. Чтобы сразу насладиться этой мякотью после утомительной пыльной дороги. Груши — пища распахнутых навстречу миру. Такие, как Алик, — редкость, ведь мужчины не умеют быть счастливыми.

Предугадывать близких с точностью до минуты Ева умела еще в детстве. Тогда она не ценила этот дар — он казался ей помехой разным приятным неожиданностям. Сюрпризы для Евы были невозможны — а извлечь пользу из плохих предчувствий она не умела. Что можно сделать за те несколько мгновений, которым равнялся промежуток между предвидением и происшедшим… Разве что сгруппировать сердечные мышцы, приготовиться к удару — что, впрочем, тоже немало.

Она была долгожданным ребенком для отца и неожиданностью для мамы. Та вечно во всем сомневалась. Она долго не могла поверить в свою беременность — просто потому, что больше верила страшным сказкам, чем девичьим. Ей все казалось, что она заболеет краснухой и дитя родится уродом. Она просто изнемогла от этого страха и покрылась нервной сыпью, отчего, понятное дело, боялась еще больше. Имя ребенку, конечно, дал отец. Он приготовил восемь имен для мальчика, а когда родилась дочь, выпалил не задумываясь: «Ева!» А как еще можно назвать девочку — недоумевал он на расспросы любопытствующих. Он был намного старше своей тревожной анемичной жены и оказался куда более готовым ко всем этим сопливым бытовым беспокойствам, которые приходят вместе с новорожденным. К этим страхам, усталости и ревнивому родительскому нетерпению, которое время от времени взрывается счастливым катарсисом — сел, пошел, заговорил… А маменька только боялась — не сядет, не пойдет, не заговорит.

В семнадцать лет Ева нашла себе мужа. Она встретила на улице мужчину с нервным рябовато-благородным лицом. Однажды она запомнила слова матери о людях-знаках. Все-таки иногда матушка говорила завораживающие вещи — в перерыве между паническими атаками и предчувствиями мышиной лихорадки. Люди-знаки — это те, за кем необъяснимо хочется идти, как только их встретишь. Современные обитатели мегаполисов, цивилизованные сухари научились легко преодолевать подобные желания. Правила приличия не позволяют нам разнузданного мистического влечения. Меж тем люди-знаки — это верный источник нашей силы и удачи. Не упускай мы их — мир земной был бы благословенным местом…

И Ева не упустила свой знак. Она пошла за ним. Побежала. Запрыгнула в троллейбус. Подошла к нему поближе, села рядом, бедро к бедру, обдала ароматом горячих безымянных духов — сладких, томящих, слишком взрослых для нее — и задала пару отвлекающих вопросов на предмет «когда будет остановка у поликлиники». А потом — ну кто помешает хулиганить в семнадцать лет! — спросила в лоб: «Предлагаю вам использовать меня сейчас, а потом — делайте что хотите. Просто вот сейчас я не могу вас упустить, понимаете! Если что — я девушка, со мной безопасно, я не могу вас отпустить, вы мой человек сегодня, понимаете?!» Она, конечно, волновалась, но чувствовала, что ее саму затягивает и возбуждает воронка магического заклинания, которое она изобретала на ходу. Он смотрел на нее с испугом, потом с горькой улыбкой, как обычно смотрят на бездомного щенка — когда нравится, а домой забрать не могут. Тут, однако, надо было так понравиться, чтобы взяли безоглядно на обстоятельства…

— Вы верите в такую смерть, после которой человека не жалко?

Она наивно интересничала — кому и кого теперь жалко! — а он в это время лихорадочно соображал, что ему делать с этой соплячкой. Ведь если он нее не подберет — то будет другой… и неизвестно, какие намерения будут у него. Этот добросовестный и нервный человек не знал, что он знак. Думал, что он самый обычный, скучный, хороший — с несексуальной зарплатой. Он не понимал Еву — не знал, что она за другим не пошла бы. Но главное — что он тогда привел ее к себе домой и допросил по всей строгости, Ева ничего не скрывала — тем более что и скрывать было нечего. Она из интеллигентной семьи, папа профессор, мама тончайшей аполлинеровской души человек. Но это же не повод всю жизнь оставаться девственницей или мучительно, разрываясь от напора гормонов, ждать, пока на тебя обратит внимание достойная мужская особь. Ева была настолько уверена в своей правоте, что ее человек-знак сдался с тяжелым вздохом. Год они спали в разных комнатах — он ждал ее совершеннолетия. Учил играть в преферанс, солить рыбу, есть палочками. Не разрешал подглядывать за ним в ванной — а ей хотелось из озорства. И если честно, никакого напора гормонов она не чувствовала — ей было просто любопытно. Золотой был человек Валерий Михалыч. Он говорил:

— Чего далеко ходить… вот у меня будет такая смерть, после которой не жалко. А чего жалеть? Уже точно не умер молодым, дочери помогаю, людей спасал. Всех позову. Всех соберу вокруг себя, всем скажу напутственное слово — и на боковую! А жалеть? Жалеть меня не надо! Я план Господа Бога выполнил.

В охотку он подрабатывал спасателем на одном из городских пляжей. Читал фолианты про катера и речную навигацию. По профессии он был физиком-теоретиком, позже опрокинулся в рискованный бизнес.

И Ева стала его женой. Не первой, конечно, очередной. Куда делась предыдущая, ее не интересовало. А зря. Надо всегда интересоваться судьбой предшественниц. Она была алкоголичкой. И однажды чуть не задушила Еву в подъезде. Кто ж знал, что бывшая не собиралась сдавать позиции. Но победили, к счастью, молодость и здоровье. И здравый смысл. Ведь Ева не только победила ополоумевшую пьянь — она еще и грамотно с ней расправилась. Пока писала заявление, удивлялась тому, что шалава-то красивая… И быстро пошла на попятную, раз уж молит о пощаде. Валера отправил ее к матери, там она и растворилась в дымке времен до поры до времени и больше не вторгалась. Словом, благодаря своему первому мужу Ева узнала, что, если идти к цели без предрассудков, она вполне досягаема. Сейчас, вспоминая то время, она немного жалела, что не может вернуться в ту чистоту линий движения. Тогда еще она была одержима всего лишь одной немудреной целью — перегнать друзей и подружек по жизненным показателям. Замужество, ремесло, шуршание купюр в необходимом количестве — не столько для себя, сколько для того, чтобы выручать других не без покровительственного удовольствия. И устраивать застолья, и платить за неимущих — но, конечно, за счет своего мужчины. Такой Ева родилась — и долго не могла понять, почему она так тоскует по первенству. Всему виной, конечно, детские травмы — но ей было лень в них копаться. Валерий Михалыч не всегда ее понимал — да и вообще держался с молодой супругой как с диковинным зверем. С ласковыми, но очень уважительными и осторожными заигрываниями — вдруг зверюга цапнет… Своим друзьям и родственникам он Еву долго не показывал. Года три она не подходила к домашнему телефону, в доме не было гостей, и на каждый стук Валерий Михалыч вздрагивал, словно за ним пришли энкавэдэшники. Еще бы — у приличного человека обнаружат почти нимфетку!