Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Хейдар на всякий случай дал круг по примыкающим к Фестнингу улицам, с мрачным удовольствием ощущая, как идеально совпадает с общей вонью и трудно выжигаемой гнилью, и немного постоял перед Позорным троном, на котором сожгли самозваного князя Вадима. Когда его сжигали, Вадим не кричал. Обманул всех: сорвал голос в Пристрое и изловчился быстро вдохнуть пламя. Публика, недовольная этим даже больше, чем городские мастера, от разочарования переусердствовала с подбрасыванием дровишек. Выгорели три улицы – зато появилась традиция Центрального пала. Позорный трон больше не использовался, ни для казней, ни для чего иного, но так и торчал оплывшими прутьями и шипами.

Хейдар вернулся в Фестнинг под утро, еще раз осмотрел все входы, заглянул в приютскую часть, послушал детское дыхание и отправился спать, по пути заглянув к Фредгарту – тот, надо отдать ему должное, не только спокойно воспринял отсутствие новостей, но и не стал ни смотреть на Хейдара укоризненно либо торжествующе, ни спрашивать озабоченно, как же тот догонит Кошше и убедит ее в необходимости воссоединения – вопреки, значит, полученному ею приказу. Верил, что Хейдар что-нибудь придумает.

Кошше же придумала.

Она пересидела ночь в курятнике, пыльном и пропахшем пометом, зато по-хорошему старомодном: прочном, теплом и с запасами сухой соломы под крышей. Курятник был давно заброшен, как и вся ферма, да и все фермы вокруг города – фермеры устали от беспокойного соседства и разбежались кто в город, кто ближе к хуторам. Всё ценное здесь давно разграбили, так что можно было не тратить времени на поиски и не опасаться того, что случайный искатель услышит шорох соломы, храп или чихание.

И все равно Кошше спала сторожко, прислушиваясь и приглядываясь. Сопровождавшие ее бродилы были, возможно, неплохими бойцами, но паршивыми охранниками – первое Кошше проверять не рискнула, во втором убедилась довольно быстро, а убедившись, сделала выводы, помогла бродилам ужраться и расслабиться и улизнула.

Как добираться обратно, она придумала сразу и придуманный план сумела выполнить почти полностью. В присмотренной конюшне действительно нашелся пожилой сонный мерин, согласившийся без особого шума выйти из денника и в охотку, легкой рысью, доставить незнакомую, зато почти невесомую наездницу до Мытного тракта. Ездить без седла Кошше не разучилась, перевязывать ремни на ногах под такую поездку тоже. Штаны, правда, были уже тонковаты, но она, можно считать, почти ничего себе не натерла.

Подковы у мерина были не для тракта, так что, миновав подъем, Кошше спешилась, сунула в слюнявую черную пасть припасенную горбушку и хлопнула коня по крупу, отправляя обратно. Авось не заблудится.

Лавка возле съезда с тракта действительно торговала подержанными или брошенными самокатами, а форточка в боковой стене действительно пришлась Кошше по размеру. Заряд самоката иссяк на полпути, еще немного удалось катиться на холостом ходу, отталкиваясь ногой, пока механизм не заклинило. Оставшийся путь Кошше проделала пешком: сто шагов бегом, двести размеренным шагом по обочине, время от времени прячась от редких повозок, в основном войсковых либо теневых. И все равно добралась до города прежде, чем рассчитывала. Тут и пригодилась замеченная давеча ферма. Жилые постройки выгорели, но курятник ожиданий не обманул.

Под утро Кошше крепко уснула и чуть не свалилась с настила, сильно вздрогнув в привычно кошмарном сне. Мальчика рядом не было, сипатого тоже, никого не было. Она посидела, возвращаясь в нормальное дыхание и спокойный ум, растерла лицо и пошла к далекой привратной площади.

Сперва Кошше собиралась проникнуть в город одним из трех тайных путей, скорее всего, через сточный канал. Но заметила на стоянке огромную семью виноградарей, приехавших подзакупиться, зацепилась языками с парой обвешанных младенцами молодаек, истомившихся без свежих собеседниц, и прошла ворота, смешавшись с этой щебечущей и распевающей толпой. Охрана, как и ожидалось, в грамоты особо не всматривалась.

Кошше, как порядочная, проводила новых подружек до торга, в самой бурливой точке, на краю закусочного двора, потерялась, стырила кусок навеса у особенно наглого продавца и, неспешно закутываясь в ткань как в покрывало, пошла к Фестнингу.

Кошше обошла его раз и другой, дождалась смены охраны и проследила за тем, куда идет сменившийся караульный, походила еще за парой вышедших из казарм служивых, вернулась к Фестнингу, улучив момент, перебралась через ограду между двумя самыми зловонными черепами и надолго засела в кустах у дверей, от которых тянуло стряпней и помоями – невзрачная, но, если все-таки заметят, такая деловитая, что проходившие мимо служивые не находили повода уточнить, кой смысл в набрасывании листьев на покрывало и сбрасывании их в дюжине локтей от прежнего места. Попутно Кошше придумала пяток вариантов беседы с тем, кто откроет дверь изнутри или снаружи. Ни один не пригодился.

Дверь распахнулась, невысокий краснощекий парень выволок и потащил прочь бак с помоями. Кошше глянула ему вслед и юркнула за дверь.

Схема Фестнинга, которую она сложила в голове из того, что успела рассмотреть, оказалась в целом верной. Разок Кошше неправильно свернула, чуть не угодив на подвальный этаж, откуда доносились страшноватые звуки и запахи, но успела и отпрянуть, и спрятаться за углом, и пропустить мимо двух стражей, беззлобно переругивавшихся с невысоким, богато одетым дедком в нитяных кандалах. После очередной реплики, которую Кошше не разобрала, один из охранников остановился и принялся колотить дедка по лысой голове, не слишком умело, но довольно сильно. Дед сперва полушутливо вскрикивал, потом пал на колени, потом свалился ничком и затих. Охранник несколько раз добавил ногой. Второй, оглядевшись, сказал: «Хватит». Охранники подцепили дедка под локти, вывороченные по причине кандалов угрожающим образом, и поволокли по коридору дальше.

Кошше выдохнула, потерла занывшую переносицу и скользнула в противоположную, по счастью, сторону. Лестница к приютским комнатам, которые она видела в окно, должна была находиться где-то там.

Лестница вправду находилась там, и коридор за нею был пуст. Мышцы дергались, подбивая взять отрезок одним рывком, но Кошше помнила, что капкан ставят перед последней приманкой. Она, накинув покрывало, неспешно прошла весь коридор из конца в конец, с трудом не умерев перед дверью в приютскую, откуда пахло затхлым бельем и маленькими детьми, постояла, прислушиваясь, и двинулась обратно под несложенную песенку, осторожно, уверенно, решительно.

Не остановившись даже на миг, Кошше распахнула дверь и в том же ритме зашагала по слишком яркой после сумрачного коридора спальне, узкой и длинной, между коротенькими деревянными кроватями, к длинному дощатому столу, за которым сидели дети, пять, нет, шесть человек, в возрасте от двух до четырех, нет, пяти лет, все светлоголовые, нет, один рыженький, бритых нет, где он, боги, где.