Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Повезло, что ветерок поддувает от холма, а не к холму.

Тут ветер изменился, Айви затаила дыхание, но запах успел пойматься. Он был не мерзким и не грязным, но совсем чужим и тревожным, как тревожной и чужой может быть мокрая медь в землянике. Кул ведь и ел отдельно, и готовил себе сам. Разная еда заставляет едока пахнуть по-разному. Например, дикарская еда, по-дикарски приготовленная на хищном открытом огне, как в древности.

Айви отвернулась от глиняного кострища с глиняным котелком, из которого пахло нездорово, но очень заманчиво. Кровь виновата, решила Айви с легким раздражением. Готовит, небось, из общих запасов, вот привычка и манит. Хочется верить, что Кул тащит запасы со склада, а не с огорода и не из Вечного леса.

Хотя с него станется. Он из яла-то сбежал в заброшенную сыроварню на лугу, чтобы быть поближе к лесу, а не чтобы пасти овец. Люди бывают пастухами только в песнях: в жизни овцам хватает пригляда птиц, хорьков и посвиста издали. Кул просто нашел возможность быть дикарем так, чтобы никто этого не видел, подумала Айви и еле сдержала смешок, представив, как Кул прыгает по лугу среди овец, кувыркаясь и размахивая палками, будто игрунки с ярмарки, попутно отмахиваясь от комаров – он-то стрижей вызвать не может, никакой волшбы не знает, дикарь как есть, – и овцы боязливо пятятся от страшилища в дикарских штанах, нелепо собранных из разных кусков и перетянутых в самых странных сочленениях ремешками. Почему-то это не только смешило, но и раздражало. Вернее, слегка томило, как запах от костра, и отдавало тянущим ощущением внизу живота. Неурочные и есть неурочные.

Айви поморщилась и оглянулась на Сылвику. Та не отрывалась от Кула, распахнув глаза и чуть шевеля ноздрями. Остальное лицо не двигалось, зато зрачки играли, распахиваясь и сжимаясь одновременно с ноздрями. Айви стало неуютно, так что она сделала шаг в сторону, но тут Сылвика, не повернув головы, спросила:

– Тоже хочешь?

Айви не поняла. Сылвика грустно улыбнулась и тронула Айви за локоть.

– Не уходи, – попросила она и пошла к Кулу.

Тот следил за ними по-лисьи, не оборачиваясь, через плечо. На пробежавшего мимо, к овцам, Луя Кул не обратил внимания. Овцы, впрочем, тоже. После прыжков полуголого дикаря их никакая куница не напугает.

Айви некоторое время понаблюдала за тем, как Луй безуспешно пытается раздразнить овец или барана, заскучала и решила дойти до сыроварни, в которую не заглядывала с детства, но зацепилась за чужую тревогу. Айви метнулась глазами к Лую. У того все было нормально: кусал барана за хвост, переливался к тупой морде и мелькал в опасной близости от рогов, чтобы метнуться обратно к хвосту. Никакой тревоги Луй не испытывал.

Больше никого открытого для Айви поблизости не было. Сылвику она не чувствовала. Ее никто не чувствует, пока Сылвика не захочет, на то она и Сылвика. Сейчас захотела, что ли?

Сылвика если чего и хотела, то уж не передать свою тревогу Айви. Она стояла вплотную к Кулу, водя пальцами вдоль его неприятно узловатых плеч и рук, но не касаясь их, и что-то говорила, слегка улыбаясь. А Кул, потупившись, бормотал в ответ редко и угрюмо, явно опасаясь Сылвику. Эту тревогу Айви чувствовала, растущую и очень знакомую, какую не раз испытывала сама, когда предлагали что-то общепринятое, но ей неприятное: напоить куницу пивом или крыло кровью, вылечиться червями, запереться голой разнополой толпой в пивном баке и проверить, кто самый выносливый, или просто принять хоть один из даров старого глупа Кокшавуя, которому за надоедание птахе, кстати, чуть на целую луну не отказали слышать землю.

Из-за передавшейся вдруг от Кула к Айви тревоги не казалось смешным очевидно забавное зрелище: здоровенный и мясистый крыл – хорошо, не крыл, дикарь-полумуж, – боится спелую, но не больно широкую жену ниже его на голову.

Сылвика наконец коснулась Кула повыше локтя и, чуть поглаживая, сказала что-то очень низко и мягко. Слов Айви не расслышала, но косы у нее на загривке зашевелились от выбранного напевного лада – и от того, видимо, что дыбом попыталась встать шерсть Кула, какая уж осталась. Кул дернулся, вырываясь, и Сылвика, засмеявшись на тот же лад, спросила так, что Айви расслышала:

– Ты боишься, что ли? Пойдем.

«Чего боюсь-то, просто не хочу», – не услышала, а прочитала Айви по губам Кула, удивляясь своему умению читать по губам, готовности считать шепот дикаря существенным, а особенно злорадному облегчению, которое поднялось в ней, – ее собственному чувству, не пойманному от Кула.

Кул неловко переступил с ноги на ногу, собираясь уходить.

– Погоди, – сказала Сылвика другим голосом и положила ладонь на впалый, неровный и, наверное, очень жесткий живот Кула.

Кул вздрогнул, Айви вздрогнула тоже. В горле похолодело и тут же стало горячо, томление в животе усилилось, наматываясь на ось, вспыхнувшую вдруг ниже, дернулось вверх-вниз и взорвалось, сладко выкусив полголовы вместе с глазами и языком. Айви сделала шажок, чтобы не упасть, застыла враскоряку, соображая, что произошло, пока холодное счастье стекало изморозью с головы по телу, вздыбливая соски и лопатки, растерянно посмотрела вперед и увидела, что Кул с разведенными руками и ошалевшим лицом замер в похожей позе, а Сылвика вытаскивает ладонь из-под одного из ремешков его штанов, бережно, горсточкой, и размазывает что-то из этой горсточки по обнаружившемуся в другой руке силовому листку.

Сылвика впилась глазами в листок и присела на секунду, чтобы вытереть правую руку о траву. Кул немедленно, как по приказу, плюхнулся на задницу и замер отцветшим кустом: пятки вместе, колени разведены, голова опущена.

Ветер на миг переменился, обдав Айви запахом травы, овечьего навоза, душной меди, сладкого пота и еще чего-то сладко чужого, и тут же откачнулся обратно, будто вытесняя сквозь затылок чуждую сладость родной сладостью медоцвета и хмельного дыма. А она не вытеснялась, прилипла между носом и глазами.

Айви с трудом, но удержала равновесие и даже глуповато улыбнулась подошедшей Сылвике. Сладость дотекла до кончиков пальцев. Было тепло, уютно и дремотно.

– Нет никаких теней, – сказала Сылвика разочарованно. – В прошлый раз, когда его зашивала, во всех жидкостях почти такие же заметила, думала, у чужаков всегда так, поэтому тебя сразу сюда повела. А нету. Обыкновенное семя – ну, молодое, добротное, вон живчики все какие, и набор смотри какой интересный… Тебе худо?

– Нет, – ответила Айви как могла твердо.

Сылвика посмотрела на нее, на Кула, чуть улыбнулась и отметила:

– Надо же, какие совпадения бывают. Хорошо прочувствовала, да?

– Ничего я не прочувствовала! – бросила Айви с возмущением.

Улыбка Сылвики стала шире. Айви возмутилась еще сильнее, но запнулась. Слова куда-то потерялись, а теплая сладость напоследок ласково прошлась от лопаток к затылку и лобку. Она зажмурилась, а открыв глаза, увидела, что Сылвика, поизучав листок, подняла брови и уже серьезно сообщила Айви: