Вадим Сикорский - Капля в океане

Д. Д. снова взглянул на сияющее окно, словно испугавшись, не появилось ли облачко, и словно сделав душою целительный глоток.

Капитан и архитектор, продолжал думать он, прожили бурную жизнь и ненавидят тихие закутки мира. Любопытно, что архитектор строил здания для того же ведомства, коего сам стал впоследствии жертвой. А непреклонная, безбоязненная мать его, Д. Д., посылала другу юности посылки, в то время как ж е н а архитектора п о д к и д ы в а л а матери кое-что для посылок в прибавку, сама посылать боялась. Когда все стало на свои места, утихомирилось, полностью восстановленный в правах и почете архитектор стал строить теперь уже дома отдыха. Конечно, учитывая, как перемололо их, родительского поколения, души, жизнь его, Д. Д., и его жизненная позиция, естественно, не могли не вызывать раздражение. Но почему они не хотят и его понять? Государство обязано поступать тактично: деликатность государства важнее деликатности личности по той же самой причине, по какой деликатность слона, например, неизмеримо важнее деликатности моськи. Даже если моська и очень тявкает!

Д. Д. сейчас увлекся своими размышлениями, ему всегда нравились собственные парадоксы и остроумные метафоры. И как легко, ему казалось, он оперировал путанейшими категориями! Это вам не любовный бред Юлиана, не его выискивание чего-то особенного, не бредовая «Книга Потрясений». У него, Д. Д., понятия серьезные, четкие: личность, государство. И главная их заповедь должна быть: не наступать друг другу на мозоли. Личности виднее болезненные места государства, а оно не всегда способно рассмотреть в свой казенный микроскоп язвы отдельной личности. При этой мысли легкая улыбка мелькнула на аккуратном лице Д. Д. Про мозоли очень неплохо! И выходит, личности надо уметь создать себе самой некий незримый панцирь, точнее, скафандр. Д. Д. прищелкнул языком. Скафандр несминаемый, непробиваемый, вот в чем мудрость! Тогда обеим сторонам легко, неосторожное государство нечаянно не сможет причинить вреда личности. Только если личность всерьез провинилась, совершила преступление, тогда другое дело. Но никаких случайностей! Теперь вернемся к прежнему вопросу. В мире слишком много стрельбы, как в старых мейерхольдовских натуралистических постановках. И выходит, что ликвидируют страдание ценой еще большего страдания, потерю крови — еще большей потерей крови. И при этом все страстно и совершенно серьезно интересуются, на сколько процентов при волнении повышается в крови человека содержание инсулина, сахара или адреналина. Смешно, комедия! Кровь льется рекой, и анализа этой крови никто не делает, плевать! А как на него затопали ногами архитектор, капитан, и даже мать сверкнула глазами, когда однажды он на память процитировал своего любимого Монтеня, заявившего, что чрезвычайное самолюбие и величайшее самомнение ставить свои взгляды до такой степени высоко, чтобы ради их торжества не останавливаться перед нарушением общественного спокойствия, перед столькими неизбежными бедствиями и ужасающей порчей нервов, которую приносят с собой гражданские войны. Кажется, у Монтеня примерно так. Какая прелесть! Архитектор и капитан были, мало сказать, задеты за живое, просто взбешены. Он их больше потом не трогал и не будет трогать. А он-то сам жил мудро и в гражданском отношении, и в личном. Даже любовной страсти предпочел разумное сожительство с пожиловатой женщиной, похожей на халу с маком. Теперь она, правда, изрядно поднадоела. Нужно все-таки освободиться от нее, лет десять порезвиться, покобелировать, а потом снова обзавестись, на склоне лет, прилежной, удобной женой для хозяйства и медпомощи.

Тогда, в подслушанном разговоре, капитан и архитектор посмеялись еще и над его богоискательством. И Левка однажды обвинил его в том, что он ищет бога, как ищут квартиру со всеми удобствами, бог на земле — это все удобства. Хотя истинного бога, может быть, и стоило бы занести в Красную книгу вместе с ангелами.

Действительно, все шло в божественную копилку Д. Д., даже пчелы, не имеющие органов для продолжения рода: «Как же, — вопрошал Д. Д., — они развивались и приобрели современный совершенный вид? Эта пчела так ужалила Дарвина, что ой-ой-ой!» Пчелы оказались очень нужны Д. Д., но совсем иначе, чем Льву Евгеньевичу, они принесли куда более ценный мед — духовный. Эта маленькая пчелка неожиданно оказалась большой деталью в сложном построении душевного комфорта Д. Д. Он вырезал заметку о ней из журнала и спрятал в заветную папку с небольшим крестиком в углу. «Божественная папка» — и в ней «Божественная тетрадь» и вырезки из различных изданий. В это досье допускались только реалии, только документы. И только чисто научные свидетельства — вернее, признаки наличия бога. Видящий да увидит, слышащий да услышит! Частенько дома, устав от работы или игры, он любил перебирать эти газетные и журнальные вырезки, словно скупец заветные купюры. С той только разницей, что на них можно было купить нечто большее, чем на деньги: бессмертие и радостное сознание, что бог есть! А это и составляет для мыслящего человека его спокойствие и душевный комфорт.

Он очень любил все это читать вслух, поглядывая победно на слушателя. Например, о землетрясении в Италии в 64 году: зрители в неаполитанском театре созерцали самого Нерона, исполнявшего песню, и вдруг все почувствовали страшный толчок. Но без памяти влюбленный в музыку император не прервал исполнения, допел до конца. Представление благополучно закончилось, но, как только театр опустел и последний зритель покинул зал, здание театра тотчас рухнуло. Может быть, порыв к искусству дошел до Небесного Мецената и он помиловал высокие души?

А вот случай, когда небо, наоборот, покарало, океан вдруг поглотил целый остров, и тот именно, на котором обосновались пираты и разбойники. Или из чисто научной оперы, метаболиты. Вещества, возвещающие о необходимости уменьшения популяции, потрясли Д. Д.: как они могли выработаться? Или статья о квантовой телепатии профессора Пушкина В. Н., о парадоксе Эйнштейна — Подольского — Розена: частицы, обладающие одинаковыми квантовыми свойствами, неразрывно связаны н е з а в и с и м о о т р а с с т о я н и я! На изменения характеристики одной другая м г н о в е н н о реагирует, какое бы расстояние между ними ни было! Больше всего восклицательных знаков получили у него выписки из Тарле о неуязвимости для пуль и снарядов Наполеона. Когда Лева стыдил его за богоискательство: «Как ты можешь, ты же ученый» — Д. Д. всегда цитировал Винера: современный физик по понедельникам, средам и пятницам специалист по квантовой теории, а по вторникам, четвергам и субботам — по теории относительности. В воскресенье он уже совсем не специалист, а просто грешник, истово молящийся богу, чтобы всевышний кого-нибудь вразумил, желательно, конечно, его самого, и помог как-нибудь примирить эти две теории. Однажды Лева его спросил: