Ференц Каринти - Будапештская весна

Ютка никак не могла дождаться вечера и наконец, поймав Золтана в полутемной прихожей, схватила его за руку.

— Они живы-здоровы, целуют тебя, — шепнул ей Золтан.

— Ты сам с ними разговаривал?

— Сам, конечно.

Девушка неожиданно прижалась к Золтану:

— Расскажи быстро, как они там? Похудели, наверное? Настроение какое? Что спрашивали обо мне? Скажи, а правда, что русские уже на площади Сена? Об этом все в доме говорят.

— Молчи, кто-то идет, — остановил ее Золтан и с облегчением вздохнул: сейчас Ютка не сможет подробно расспросить его о своих родственниках…

— Сегодня вечером расскажешь, хорошо?

Девушка весь день не могла скрыть своего радостного настроения. С шутками и улыбкой на губах она порхала по квартире и даже что-то напевала своим тоненьким голоском.

Когда Турновскине вместе с Юткой хозяйничала на кухне, готовя ужин, она притянула девушку к себе и ласково спросила:

— Что с тобой, милая? Тебя узнать нельзя. Уж не влюбилась ли ты?

Ютка обняла женщину, прижавшись разгоряченной щекой к ее виску, а затем так быстро отпрянула назад, что столкнула со стола стакан, который упал на пол и разбился.

— Эх ты, глупышка! Ты разве не знаешь, что это за примета? Гость придет в дом!

Обе засмеялись, понимая, что сейчас не время принимать гостей. Турновскине стыдилась своих родственников и старалась не встречаться с ними. Единственной, кого она переносила, была тихая и скромная Ютка. Турновскине взяла ее в дом еще летом, чтобы та помогала ей по хозяйству: с момента оккупации страны гитлеровцами запрещалось держать в доме прислугу.

Сам инженер никогда бы не заметил, что происходит с молодыми людьми, а его жена тонким женским инстинктом угадала, что здесь пахнет любовью. В первый момент она ужасно удивилась, более того, даже расстроилась, что Золтан влюбился не в нее, а в Ютку. Целыми часами она смотрела на себя в зеркало. Нельзя сказать, чтобы она строила какие-то планы в отношении Золтана: просто ей стало казаться, что она безнадежно состарилась и уже никому не нужна. Почти двое суток она не вставала с постели, предоставив Ютке ухаживать за собой, и тяжело переживала свое поражение, вымещая его на девушке мелочными придирками. Более того, в эти дни Турновскине самым серьезным образом подумывала, не отравиться ли ей, и только муж не замечал ее душевных терзаний. Однако после посещения их квартиры Тордаи-Ландграфом настроение женщины поднялось: она встала с кровати, переоделась в красный шелковый халат с расшитым воротником, расчесала на пробор волосы, чуть-чуть тронула помадой губы, а на грудь повесила золотой медальон с головой дракона, решив играть роль феи-покровительницы. После ужина она ласково погладила Золтана по каштановым волосам и, взяв его двумя пальцами за подбородок, повернула к себе лицом:

— Что с тобой, мой мальчик, почему ты так печален? Тебя кто-нибудь обидел?

В этот вечер они рано легли спать. В доме стало совсем тихо, лишь слышался тихий женский смех.

Золтан и Гажо еще в казарме переняли от солдат-фронтовиков одну шутку: после отбоя, когда в казарме тушили свет, один из них, чтобы проверить, не уснул ли другой, говорил: «Кость». Второму на это нужно было ответить: «Мясо».

Золтан, как правило, засыпал последним. Вот и сегодня Гажо, ответив ему два-три раза, спокойно засопел и уснул.

Золтану становилось не по себе от одной только мысли, что ему таки придется рассказать Ютке, что он видел сегодня утром в доме, куда она его послала. Однако не пойти к ней на свидание он не мог — она заподозрила бы самое худшее. Кроме того, сегодня ему, как никогда, хотелось побыть с девушкой, обнять ее за мягкие теплые плечи. Дождавшись, когда в соседней комнате погас свет, он на цыпочках вышел за дверь, решив придумать что-нибудь, но ни в коем случае не рассказывать девушке, что случилось со стариком и старухой.

Однако Ютка ни о чем не спросила его. Положив себе под голову руку Золтана, она сама начала говорить — о себе, о своей любви к нему, о планах на будущее. Она рассказала, что ее отец, инвалид войны, работал путевым обходчиком на железной дороге. Потом он вышел на пенсию, и врачи порекомендовали ему перебраться жить в горы, чтобы дышать чистым воздухом. Жил он в маленьком домике, целыми днями лежал во дворе под открытым небом, читал или просто думал. Молоко, масло и другие продукты ему приносила одна девушка из соседнего села. По утрам она подолгу разговаривала с ним, затем, когда он заболел, она выполняла обязанности сестры милосердия и в конце концов стала его женой и матерью Ютки. Летом, когда гитлеровцы забирали всех евреев в округе, мать и отец Ютки приняли яд, желая умереть вместе, но их удалось спасти. За ними ухаживала одна венгерка вместе с мужем, и за это ей и ее мужу тоже нашили желтые звезды на рукава…

Неожиданно раздались четыре громких разрыва: снова начинался бой.

Ютка прижалась к Золтану, обхватила ладонями его лицо:

— Скажи, а когда война кончится, ты все равно будешь меня любить?

Золтан помолчал, потом осторожно отвел руки девушки:

— Все это ужасно! Я даже не могу себе представить, что когда-то настанет такое время, когда не будет войны.

— А я очень даже хорошо могу себе это представить… Вот ты идешь по перрону в легком сером костюме и несешь в руках чемодан. Мне даже кажется, что я чувствую паровозную гарь в воздухе. А по радио говорят: «Объявляется посадка на поезд, следующий по маршруту Будапешт — Каленфёльд — Надьтетень — Эрд — Тарнок — Мартонварош…» Будет это весной, когда установится теплая погода. Мы сядем в вагон, и никому не будет никакого дела, куда мы едем. Да мы и сами толком не будем знать этого… Рассказать, что дальше?

— Расскажи.

— Поезд быстро мчится через поля, луга, леса, мимо селений с церквушками, мимо лохматой собаки — она лает на поезд, хотя почти совсем не видит его, потому что длинная шерсть закрыла ей глаза. Затем поезд медленно проезжает через мост. Ярко светит солнце. Внизу до боли в глазах сверкает река… Наш поезд прибывает на маленькую станцию, где все выкрашено в желтый цвет, и останавливается на одну минуту. Но мы успеваем выскочить из вагона. Рядом со станцией растут высокие зеленые тополя. Рядом стоит белобрысый толстый мальчуган с лицом, перепачканным сливочным маслом. Мы идем через лес и выходим к озеру, берег его зарос камышом…

— Это Балатон, да?

— Не знаю, может быть… Видим, как качаются на волнах привязанные веревками лодки, плывут несколько досок, по колено в воде стоит босой, в подвернутых штанах мужчина. Возможно, это рыбак.

— Ну а дальше?

Ютка тихо засмеялась:

— Что дальше, я и сама не знаю, но так будет… Правда, так будет?

— Будет, конечно.

Золтан ужаснулся, что он не может даже мысленно представить себе весеннюю картину: перед глазами его по-прежнему была лишь грязная зимняя улица с полуразрушенными домами и мертвые лошади на площади Сабадшаг.