Джон Ирвинг - Мир глазами Гарпа

— Но ведь это почти что традиция! — не сдавалась Роберта. И описала двух «старых» джеймсианок, которым пришлось вернуться в Догз-Хэд-Харбор после тяжких испытаний, выпавших на их долю в Калифорнии. Много лет назад они провели какое-то время в доме Дженни, и новый приезд сюда станет для них своего рода душевным возрождением.

— Господи, Роберта! — воскликнул Гарп. — Немедленно от них избавься!

— Твоя мать всегда заботилась о таких женщинах! — с упреком сказала ему Роберта.

— Да ладно, по крайней мере, они не болтают, — вмешалась Марсиа Фокс, чье экономное отношение к употреблению собственного языка Гарп всегда очень ценил. Но засмеялся в ответ на это замечание только он сам.

— Мне кажется, вы должны сделать так, чтобы они уехали, Роберта, — заметила д-р Джоан Экс.

— Я тоже так считаю. Они же презирают всех нас, — сказала Хильма Блох. — Это может оказаться заразным. С другой стороны, именно они являются сутью, материальным воплощением духа этого места.

У Джона Вулфа от изумления и возмущения снова округлились глаза.

— Еще есть врач, которая занимается абортами, связанными с онкологическими заболеваниями, — сказала д-р Джоан Экс. — Как насчет нее?

— Да поместите ее на третий этаж, — сказал Гарп. — Я с ней знаком. Тогда любой воришка, если он только попытается забраться в дом сверху, просто от страха обделается, когда ее опыты увидит.

Роберта нахмурилась, но промолчала. Нижний этаж дома был наиболее просторным: две кухни, четыре большие ванные и по крайней мере двенадцать вполне изолированных спален, а еще различные «конференц-залы», как их называла Роберта, — во времена Дженни Филдз все это были гостиные и довольно просторные рабочие кабинеты. Там же находилась большая столовая, где все собирались за столом, куда приносили почту и где каждый, скучая в одиночестве, мог в любое время суток, днем или ночью, найти себе компанию.

На этом этаже, самом общественном, обычно не селили ни писательниц, ни художниц. Лучше всего он подходит для потенциальных самоубийц, заметил Гарп, «потому что они будут вынуждены топиться в океане, а не прыгать из окна».

Однако Роберта руководила домом сильной и суровой материнской рукой; практически кого угодно она могла отговорить от неверного поступка, а если не могла, то пускала в ход свою недюжинную силу. Ей куда лучше, чем Дженни, удавалось привлекать местную полицию на свою сторону. Порой полицейские подбирали какую-нибудь бедняжку на дальнем конце пляжа или плачущую на обочине деревенской дороги и всегда ласково препровождали к Роберте. Полицейские в Догз-Хэд-Харбор все как один были страстными футбольными болельщиками, исполненными уважения к настоящей игре в защите и хитроумным блокировкам на поле, которыми некогда славился бывший Роберт Малдун.

— Я бы хотел внести предложение, — сказал Гарп. — Ни одна джеймсианка не должна более иметь права на получение помощи от Филдз-фонда.

— Я — за! — сказала Марсиа Фокс.

— Давайте обсудим, — возразила Роберта, — по-моему, нет необходимости в столь строгом ограничении. Мы действительно совершенно не обязаны поддерживать одну из самых дурацких форм выражения политических пристрастий, однако, согласитесь, это совсем не значит, что ни одна из женщин, лишенных языка, не нуждается в помощи. Я бы сказала, фактически они уже продемонстрировали определенную потребность собраться всем вместе, и, возможно, они будут все чаще давать о себе знать. У них уже возникла такая потребность.

— Но они же сумасшедшие! — заметил Гарп.

— Ну, это слишком широкое обобщение, — сказала Хильма Блох.

— Они действительно женщины активные, — сказала Марсиа Фокс, — которые пока что никому не передали своих голосов; фактически они борются за использование своих голосов, но я не согласна хоть как-то поощрять столь глупое навязывание самим себе вечного молчания.

— В молчании немало добродетели, — возразила Роберта.

— Господи, Роберта! — прервал ее Гарп. И тут для него кое-что прояснилось. По какой-то причине джеймсианки злили его даже сильнее, чем созданный им самим образ Кении Тракенмиллера и ему подобных; и хотя он видел, что джеймсианки постепенно выходят из моды, они не могли исчезнуть так быстро, чтобы это устроило Гарпа. А ему очень хотелось, чтобы они исчезли, более того, чтобы они исчезли с позором… Хелен не раз говорила ему, что его ненависть к джеймсианкам непомерно велика и не соответствует масштабам объекта.

— Ведь они пошли на это в результате временного помрачения рассудка и чрезмерного простодушия, — сказала Хелен. — Почему бы тебе просто не обращать на них внимания? Неужели ты не можешь оставить их в покое?

Но Гарп отвечал сердито:

— Хорошо, давайте спросим Эллен Джеймс. Это ведь будет справедливо, правда? Давайте спросим Эллен Джеймс, каково ее мнение насчет джеймсианок. Господи, я бы даже с удовольствием опубликовал ее мнение о них! Вы знаете, что она по их милости пережила и перечувствовала?

— Это слишком личная тема, — сказала Хильма Блох. Они все были знакомы с Эллен, и все знали, что Эллен Джеймс ненавидит и свою безъязыкость, и джеймсианок.

— Давайте сменим тему, — сказал Джон Вулф. — По-моему, можно проголосовать за предложение Гарпа.

— Черт бы тебя побрал! — рявкнул Гарп.

— Ладно тебе, Гарп, — сказала Роберта. — Давайте прямо сейчас и проголосуем. — Всем было ясно, что предложение Гарпа не пройдет и они избавятся от дальнейших споров на эту тему.

— Нет! Я снимаю свое предложение! — упрямо заявил Гарп. — И да здравствуют джеймсианки! — Но сам остался при своем мнении.

Именно безумие убило Дженни Филдз, его мать. Именно экстремизм. Самоуверенная, фанатичная и чудовищная жалость к самим себе. Кении Тракенмиллер был всего лишь особой разновидностью придурков: истинно верующий убийца-головорез! Он жалел себя настолько слепо, что способен был превратить в своих абсолютных врагов тех, кто всего лишь высказывал не совсем приятные ему лично идеи.

Ну и чем отличалась от него любая из джеймсианок? Разве ее поступок не был столь же отчаянным и столь же нелепым проявлением полного непонимания сложности человеческого бытия?

— Да ладно тебе, — сказал Джон Вулф. — Успокойся. Они же все-таки никого не убили.

— Пока нет, — живо возразил ему Гарп. — Но задатки у них имеются. Они способны принимать бессмысленные решения и верить при этом, что абсолютно правы!

— Для убийства этого недостаточно, — сказала Роберта.

Они не стали продолжать спор, пусть Гарп кипит себе и кипит. А что еще оставалось делать? Терпением нетерпимый Гарп никогда похвастаться не мог. Безумцы, подобные джеймсианкам, приводили его в ярость. Казалось, его лично бесит, что они уступают безумию, — возможно, потому, что сам он зачастую с трудом вел себя как человек здравомыслящий, и, когда иные люди отказывались приложить хотя бы минимальные усилия по поддержанию в себе здравомыслия, Гарп резонно подозревал, что они просто сдались.