Анаит Григорян - Поселок на реке Оредеж [litres]

– Вот, Танечка наш сад вышила. – Она раскинула на скамье большое полотно, сплошь покрытое цветами. Сергий улыбнулся: Татьяна изобразила на своей картине все в точности, как было на самом деле, и рядом с аконитом, который дети в поселке называли «коньками», цвели лук и картофель.

– Очень красиво.

– Вам нравится? – женщина выпрямилась, прижала уголок полотна обеими руками к груди. – Вы ее только… не обижайте…

– Это и духовная работа тоже, – сказал Сергий.

– Это ничего. Я справлюсь. Господь поможет.

Сергий смотрел на нее и не мог насмотреться, и ему хотелось, чтобы она прямо сейчас обняла его своими белыми руками – кожа у жены была того ослепительно-белого цвета, какой бывает только у рыжеволосых. Но Татьяна сидела напротив с прямой спиной, руки ее были сложены на коленях, а голова чуть наклонена, так что он не видел лица и не мог понять, о чем она думает. Старенький «ЛиАЗ» потряхивало на ямах, и рыжие волосы Татьяны, выбивавшиеся из-под платка, колыхались в воздухе.

– А я-то тебе нравлюсь? – спросил Сергий и испугался: вышло как-то уж слишком прямо.

– Нравитесь, – просто ответила Татьяна, и он увидел, что ее склоненное лицо залилось краской.

Он быстро наклонился к ней и поцеловал в лоб. Татьяна отпрянула от неожиданности, и он, смеясь, перекрестил ее:

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа…

– Цвир-цвир! – застрекотал за печкой сверчок, перекрикивая шелест дождя.

Сергий вздрогнул и уронил чашку – она упала с громким стуком на пол. Он замер, прислушиваясь, но все было тихо: спальня через коридор, вряд ли Татьяна могла проснуться. Сергий наклонился за чашкой – в спине кольнуло, подержало немного и отпустило. Двенадцать лет прошли как во сне.

– А красивая у тебя жена? – допытывалась бабка Василина.

– Красивая, – сказал Сергий. – Очень красивая.

– И любит тебя?

– Слава богу…

– А я от своего Андрея бегала. В сарае мы от него один раз прятались, а он ходил по сараю с вилами, тыкал ими во все углы. Я думала, всё, кончилась моя жизнь, а смотри – его самого пережила. – Василина невесело засмеялась и закашлялась, кашляла долго, с надрывом, а когда в груди успокоилось, добавила: – Не знаю теперь, кто у меня от кого…

Сергий хотел сказать, что Господь милосерден и простит все прегрешения, если искренне раскаяться, но вместо этого сказал:

– Так ведь он бил вас…

Василина поглядела удивленно:

– Так ведь всех бьют, батюшка.

– Ты что тут, Сережа?

Сергий обернулся: Татьяна подошла, обняла за плечи.

– Что, разбудил тебя?

– Нет, я так… Меня, наверное, дождь разбудил…

Татьяна отпустила его, поставила на плиту чайник и полезла в кухонный шкаф за банкой варенья. Она двигалась плавно и почти бесшумно, расставляя на столе чашки и розетки. Сергий подумал, что надо бы ей помочь, но залюбовался ее движениями и так и остался сидеть.

– Меня дождь часто будит… – сказала Татьяна. – У меня сон чуткий. А ты что?..

– Да так… не спится что-то.

– А-а…

Она присела напротив, подперев кулаком подбородок и чуть склонив набок голову. Татьяна своего отца почти не знала: он умер, когда она еще не пошла в школу. Она говорила Сергию, что помнит только, что отец брал ее на руки, высоко подбрасывал и ловил, а мама сильно этого пугалась и однажды ударила его по лицу полотенцем, которым вытирала посуду, и отец, вместо того чтобы рассердиться, засмеялся.

– Таня, послушай…

– Да?

– Я с тобой все поговорить хотел…

– Чай пей, Сережа, остынет…

Сергий глотнул чаю, сунул в рот ложку малинового варенья и забыл слова, которыми хотел начать разговор.

– Что, Сережа?

Татьяна придвинулась, вытянула руку, погладила его по голове, как маленького. Сергий молчал, болтал ложкой в чае. Дождь напоследок ударил в окно несколькими крупными каплями и перестал. Вода в реке будет завтра высокой и затопит все мостки, так что белье будет не прополоскать, а Татьяна как раз думала затеять стирку.

Когда она подхватила Вальку под мышки и поставила на ноги, он вдруг нарочно присел, потянул назад, и не ожидавшая этого Татьяна упала вместе с ним в воду.

– Ой, упали, тетечка!

– Вставайте скорее, платье свое намочите!

– Красивое платье, жалко будет, если вымокнет!

– Да тетечка и так вся мокрая!

– Мокрая, мокрая!

Дети смеялись, мельтешили вокруг, плескали водой, так что уже не только платье, но и волосы Татьянины насквозь промокли и колыхались в воде, похожие на нити густой рыжей тины. Белобрысая девочка выскочила на берег, подбежала к тазу с бельем, повытаскивала из него платья и рубашки и побросала все в воду. Татьяна, с трудом поднявшись на ноги, смотрела, как вещи, распластавшись на воде, медленно плывут к середине реки – ловить их почему-то не хотелось, и она просто стояла и смотрела, как их подхватывает течение.

– Ой, вас родители заругают, тетечка!

– Ее муж заругает!

Дети сами принялись ловить белье и почти все собрали, и белобрысая девочка, бросавшая его в воду, тоже полезла ловить и вытащила из прибрежных зарослей зацепившуюся за тростник наволочку. Татьяна медленно вышла на берег и стала отжимать подол.

– А злой у вас муж, тетечка? Сильно он вас заругает?

– Не заругает, – улыбнулась Татьяна. – Он у меня добрый.

– Таня…

– Что, Сережа? Спать тебе нужно, утро скоро… а ты не спавши.

«Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная… яже в слове и в деле, яже в ведении и в неведении, яже во дни и в нощи… яже во уме и в помышлении… научи, Боже, настави, направи… благослови к Истине…»

– Таня… – Сергий помедлил. – Счастлива ты со мной?

А девочку эту, беленькую, и ту, которую Татьяна приняла за ее сестру, она больше никогда не видела: видимо, обе были из приезжих.

– Что ты такое говоришь, Сережа?

Сергий молчал и внимательно смотрел на нее: в мягком свете свечи лицо Татьяны казалось моложе.

– А прямо по улице идите, батюшка, – сказала тогда, двенадцать лет назад Татьяна, и Сергий про себя удивился, как это ей удается произносить самые простые слова так, что хотелось бы остановиться и никуда не идти, а только слушать и слушать, как она объясняет дорогу, – там три дома пройдете, у зеленого с резным козырьком направо повернете, там и будет нужный вам дом, где вам ребеночка крестить.

– Я еще вчера диаконом служил, – зачем-то признался Сергий. – Первый раз буду таинство крещения совершать.

– Ничего, Бог поможет.

– Ну, Таня… счастлива ты со мной, скажи честно?

– Да что ты, Сережа?! – Татьяна испугалась, робко тронула его за руку. – Бог с тобой совсем, что ты…

Тучи расползались, и воздух млел в серовато-розовой дымке. Скоро наступало время, которое Сергий любил больше всего: деревья пожелтеют и покраснеют, холм, где стоит церковь, и сама церковь с ее осыпающимися кирпичными стенами будут выглядеть как-то иначе, по-праздничному, и на Рождество Пресвятой Богородицы соберется половина поселка, а если повезет, то золотая осень продержится до самого Покрова.