Анаит Григорян - Поселок на реке Оредеж [litres]

– Да отстань ты.

Дверь приоткрылась, и на крыльцо, косолапо переступая босыми ногами, вышла Олька. Комарова щелчком отбросила кусочек лимонной кожуры – он отлетел и попал в паутину паука-крестовика в углу окна. Перепуганный паук заметался туда-сюда, потом все-таки сорвался и повис в воздухе, раскачиваясь и смешно растопырив тонкие суставчатые лапы. Олька шмыгнула носом и засмеялась, показывая на паука пальцем.

– Мыть ее надо.

– Чего?

– Мыть ее надо, полные штаны у нее, чего-чего…

– Да ладно… ну, Кать… ты лучше скажи, как думаешь, а! Скажи!

– Чего тебе сказать?

– Ну! – Ленка подергала ее за рукав, потом больно ущипнула.

Комарова взвизгнула и отдернула руку. Ленка ухмыльнулась:

– Извини, я нечаянно.

– Ты дура, что ли?!

– Ну Кать… ну будет?

– Да что у тебя будет? Что ты прилипла как банный лист к жопе?!

– И ничего я не прилипла, – обиженно буркнула Ленка. – А комиссар точно меня выберет, раз ты такая.

– Очень мне это надо. – Комарова отвернулась и, не глядя на сестру, поднялась и ушла в дом. Олька, неловко потоптавшись на месте и повертев головой, пошла за ней.

– И даже на свадьбу нашу тебя не позову, – тихо, хотя Комарова и так уже не могла услышать, сказала Ленка. – И в гости тебя приглашать не буду, сиди тут одна, как дура.

Она поморщилась, потому что в носу у нее тут же защипало от жалости к сестре, которая останется в поселке брошенной и не увидит города, и Ленка, поджав губы, стала наблюдать за пауком, который уже как ни в чем не бывало деловито бегал туда-сюда, чиня порванную паутину.

Дождь сначала побрызгал на мутные окна, потом зарядил длинными тонкими каплями. Олеся Иванна сидела за прилавком, сгорбившись и подперев подбородок ладонью. Надо бы на склад телевизор поставить, что ли, хоть бы и самый маленький – можно будет отвлечься посередь дня, когда покупателей нет. Она почти не накрасилась, только подвела немного глаза и надела темно-зеленую кофту с большими роговыми пуговицами, которую застегнула до верха, так что ворот топорщился под самым подбородком. Комарова украдкой поглядела на нее и быстро опустила глаза: та казалась какой-то усталой и постаревшей. Покупателей почти не было, только утром зашла тетя Саша с Митей и купила еще килограмм уже совершенно окаменевших пряников, сказав, что ее дачникам пряники очень понравились. Комарова поерзала на табуретке, но Олеся Иванна не обернулась, только переменила руку, на которую опиралась.

– Вон как льет… – пробормотала Комарова. – Настоящая осень…

Олеся Иванна вздохнула:

– Так октябрь уже…

– Октябрь… – эхом повторила Комарова. – Бабка наша говорила, наступил октябрь – уже и до зимы недолго.

– Бабушка, – поправила Олеся Иванна. – Я когда только в магазине начала работать, молоденькая совсем была, двадцати еще не было, парни ко мне все время липли, один вообще проходу не давал, каждый вечер меня у дверей ждал. Денисом его звали, рыжий был такой, весь в веснушках. За руки хватал, подол задирал, один раз пытался даже в овраг затащить возле станции – сейчас этот овраг засыпали, рябина там растет. Насилу тогда от него отбилась. – Олеся Иванна усмехнулась, вспоминая. – Только Мария Федоровна его и приструнила.

– А чего она сделала?

– Да пришла как-то за хлебом и сказала ему, что, если от меня не отвяжется, она как герой войны напишет на него Генеральному секретарю ЦК КПСС и его исключат из партии. У нее правда, у вашей бабушки, были какие-то медали и награды, может, и могла написать Генеральному секретарю, хотя навряд ли, к тому же, дурак этот не состоял ни в какой партии, время тогда было другое, кому оно было все нужно. Но он ей тогда на всякий случай поверил и от меня отстал, а потом и в город работать уехал насовсем.

– Вон как… – удивилась Комарова.

– Хорошая она была, Мария Федоровна, – добавила Олеся Иванна, – жаль, что померла.

– Так старая уже была, – ответила Комарова, и ей показалось, что в груди у нее стало так же сыро и промозгло, как за окном. Она помолчала, потом пододвинула табуретку к прилавку и попыталась сесть как Олеся Иванна, но прилавок был слишком высокий, и было неудобно. Тогда она уперлась ладонями в сиденье и принялась раскачиваться взад-вперед.

– Что, Катя, маешься?

– Да не то чтобы…

– Скучно тебе?

– Да так… нормально.

Олеся Иванна помолчала. На улице послышались голоса, но в магазин никто не зашел.

– Я в твоем возрасте не знала, куда себя здесь от скуки деть. Уехать хотела.

С тех пор как Максим показывал Комаровой товарняк, они виделись пару раз мельком; один раз Максим ее даже не заметил, и Комаровой пришлось окликнуть его, и потом она на себя злилась: нужно было пройти мимо, как будто она тоже его не заметила. Ходит там небось сейчас под дождем по путям, мокнет.

– Ленка вот тоже уехать хочет.

– А ты?

– А я-то чего? – Комарова пожала плечами.

– Нинка на днях говорила, ты собралась из дому убежать.

Комарова вздрогнула.

– Да ты не бойся, Кать, я-то тебя не выдам.

Говоря, Олеся Иванна смотрела куда-то мимо Комаровой, как будто читала ценники на хлебных полках. В пятницу вечером, когда она уже закрыла магазин, заявился Петр. Волосы у него были еще более растрепанными, чем обычно, а левый глаз сильно заплыл. Когда Олеся Иванна, по обыкновению усмехнувшись, спросила, что случилось, он ответил зло, что копался на огороде и оса укусила его прямо в щеку. Потом они с Олесей Иванной ушли вместе на склад и долго там о чем-то спорили. Комаровой хотелось подойти к двери и послушать, но было боязно, что ее заметят, и Олеся Иванна рассердится и выгонит ее с работы. Наконец Петр ушел, Олеся Иванна что-то прокричала ему вслед, а потом с силой захлопнула за ним дверь и вернулась в магазин; щеки у нее горели, а углы рта тянулись вниз, как будто она вот-вот заплачет.

– А вы, Олеся Иванна, в город уехать хотели?

Олеся Иванна покачала головой:

– Что мне было в городе делать? Я в Вязье поехала, к тетке. С вечера собралась: какие-то свои колготки, платье у меня было выходное, голубенькое… На дорогу сварила пару яиц, утром поднялась рано, пока мать спала, убежала на станцию и села в тамбур великолукской электрички. Так до самого Вязья в тамбуре и проехала.

Сквозь шорох дождя на улице послышался короткий паровозный гудок, и мимо станции промчался поезд дальнего следования.

– Куда этот, интересно?

– На Лугу, наверное… в это время на Лугу идет.

– И чего тетка?

– Обрадовалась, что… Думала, я погостить приехала, баню натопила. Я у нее несколько дней прожила, пока она не догадалась пойти на станцию и позвонить матери, мол, спасибо, что Олеську прислала, а то скука тут у нас в Вязье… у меня тетка одинокая была, говорили, так и померла девушкой. – Олеся Иванна вздохнула. – Мать сразу примчалась, первой же электричкой. Выдрала меня как сидорову козу.