Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Вчера на торжественной пьянке чертов Манцов выставлял шампанское бутылку за бутылкой, это ж бабья шипучка, его лакаешь, как воду, а вперемешку с водкой и пивом… череп раскалывается.

— Каждый волосок чувствую, — жалуется Штуфф Блёккеру.

— Интересно, чем кончится, — говорит тот. — Что-то Хеннинг побледнел здорово. Трусит, наверно.

— Трусит? — с презрением спрашивает Штуфф. — Да он блевал с трех утра. Накачался под завязку.

Входит суд.

На этот раз подсудимые не садятся, как обычно, а стоя ждут приговора.

Председательствующий надевает на голову берет и провозглашает: — Именем народа. Суд признает виновным и приговаривает:

Подсудимого Гербарта Ровера за сопротивление представителям власти в двух случаях к трем неделям тюрьмы.

Подсудимого Хейно Падберга за сопротивление представителям власти в одном случае к двум неделям тюрьмы.

Подсудимого Герберта Ровера за сопротивление и нанесение телесных повреждений представителям власти к двум неделям тюрьмы.

Подсудимого Франца Цибуллу оправдать.

Судебные издержки отнести на счет осужденных по вступлению приговора в законную силу, а оставшееся — на счет городской казны.

Председатель переводит дыхание. По залу пробегает легкий шум, публика переглядывается. Подсудимые и осужденные стоят неподвижно и смотрят на председателя.

Тот переходит к обоснованию приговора. Тем же отечески приветливым тоном, который он сохранил на протяжении всего процесса, он говорит: — Опыт показывает, что трудно реконструировать такие события, как те, которые произошли двадцать шестого июля…

Наиболее важным был вопрос: можно ли считать, что, отбирая и конфискуя знамя, полиция Альтхольма действовала на законном основании?

Суд убежден, что ее действия объективно не оправданы. Коса не была косой, она была не оружием, а символом. Участники демонстрации имели право нести это знамя, а отнимать его полиция права не имела.

С другой стороны, у суда не вызывает сомнений, что Фрерксен, конфискуя знамя, был субъективно убежден, что действует законно в рамках своих служебных обязанностей. Он расценил знамя как провокационный фактор и полагал, что столкновения не предотвратить. Знамя явилось для него полной неожиданностью.

Активное сопротивление Хеннинг и Падберг оказали возле «Тухера», когда защищали знамя.

На вопрос, побудило ли это демонстрантов к совершению противозаконных действий, мы должны ответить отрицательно. Напротив, как Падберг, так и Хеннинг, позаботились о том, чтобы демонстранты сохранили спокойствие и продолжали шествие.

Ровер оказал определенное сопротивление, причем превысил пределы необходимой обороны.

Хотя и установлено, что некоторое количество сельских жителей участвовало в столкновении возле памятника героям, это обстоятельство имело бы решающее значение, если бы нападающей стороной были крестьяне. Действия полиции, однако, противоречат этому. Можно считать вероятным, что Фрерксен не справился с ситуацией, что он потерял голову и действовал без всякого плана. Он избрал самое неудачное место для задержания шествия. Не дал он каких-либо точных инструкций и своим подчиненным, заставив действовать наобум. Вполне понятно, что они были раздражены. К демонстрантам они приблизились без начальника. И сразу же ввязались в драку.

Доказано, что Хеннинг, лежа на земле, отбивался ногами. Но полиция к тому моменту уже вышла из рамок своих служебных обязанностей, она утратила всякую самодисциплину и била куда попало.

(Сильное волнение в зале.)

— Подсудимого Цибуллу следует признать оправданным, поскольку не доказано, что он подошел к полицейскому не с целью навести справку, а с каким-либо другим намерением. Показаниям одного свидетеля, будто подсудимый ударил полицейского палкой или зонтом, противостоит ряд других свидетельских показаний о том, что он лишь робко подергал полицейского за мундир. Только состоянием сильнейшего заблуждения и безрассудства, в котором пребывала полиция, можно объяснить тот страшный удар, нанесенный подсудимому.

(Вновь сильное волнение в зале.)

— Подсудимые заслуживают значительного смягчения наказания. Тем не менее суд избрал мерой наказания тюрьму, потому что их поведение могло иметь чрезвычайно опасные последствия. В пользу их говорит, впрочем, то, что они были убеждены в своей правоте. Знамя было для них символом. А Хеннинг претерпел жестокие побои за этот символ, он рисковал не на шутку.

Крестьяне вели себя спокойно. Ни полиция, ни движение «Крестьянство» не намеревались провоцировать друг друга. Обе стороны оказались в этой ситуации непреднамеренно, и те и другие не справились с ней.

По упомянутым причинам суд решил знамя не конфисковывать.

Осужденным назначается испытательный срок в течение двух лет после отбытия наказания.

— Поздравляю, — шепчет Хеннинг Падбергу.

— Хорошо тебе смеяться, — отвечает тот. — А на мне еще бомбы «висят». Надо быстрее сматываться.

— Сегодня же смоюсь. Испытательный срок лучше пройти за границей.

— Слава «Крестьянству», камрад!

— Слава «Крестьянству»!

— Ну что, доволен ты наконец? — спрашивает Блёккер Штуффа.

— Доволен, доволен, — ворчит тот. — Приговор — так себе, компромиссный, лоскутный, «с одной стороны — с другой стороны». Объективно полиция не права, но субъективно права. Ну как я подам такой приговор крестьянам?

— Тебе бы хотелось, чтобы им дали на всю катушку?

— Разумеется! Несколько лет, не меньше! Вот это был бы материал для пропаганды. А так — рыхлятина какая-то…

— Да уж, спасибо, — говорит муниципальный советник Рёстель. — Прямо хоть сейчас иди к этому зубному слесарю, Цибулле, и спрашивай, какую мы ему должны назначить пенсию.

— Деньги еще не самое худшее, — вздыхает асессор Майер. — Но вот мой шеф, господин губернатор Тембориус! Три недели тюрьмы и полиция, утратившая самодисциплину. Что будет!

— Прокуратура безусловно опротестует приговор.

— И через полгода нам снова придется пережевывать всю грязь. Удовольствие, а?

— Пойдем, Анна, — говорит старший инспектор Фрерксен. — Все на нас глаза пялят.

— Не обращай внимания, Фриц, председатель сказал, что право было на твоей стороне. Знамя ты конфисковал законно.

— Ладно, ладно.

— А что ты голову потерял… Попробовал бы он постоять перед тремя тысячами крестьян. Задним умом все крепки. Ты правильно сделал.

— Ну да, да… Хотел бы я знать, кто теперь будет моим начальником?

— Вот это мне нравится, — говорит полковник Зенкпиль старшему лейтенанту Врэдэ. — Такой юрист и не чувствует, что, ругая полицию, он наносит вред государству. Ну ладно, муниципальная полиция оплошала, и Фрерксен — размазня, натворил бог знает что; но говорить об этом публично — где же тогда авторитет?