Ольга Меклер - Где находится край света

Мода на «афганцев» прошла.

Конечно, ни к какому балету Татьяна Анатольевна отношения не имела, но впечатление производила именно такое – будто перед вами прима Императорского театра, не нового, а того, овеянного легендами, времен Дягилева и Петипа. Легкая, изящно-точеная, с царственной осанкой, любезной, чуть снисходительной улыбкой, она вызывала искреннее и неизменное восхищение даже будучи в пенсионном возрасте. И по-прежнему считалась лучшим в городе преподавателем английского, учиться у нее было престижно, а попасть можно было только по протекции. Вот и Наташа добилась аудиенции через знакомых.

Дверь распахнулась, и перед ней предстала хозяйка. Безукоризненный чуть заметный макияж, свежий маникюр, элегантные брючки со свитером (как выяснилось позже, домашние) – все свидетельствовало о совершенном вкусе. А за спиной, ну натурально, улыбался столь же ухоженный шотландский колли.

Чай пили в огромной, по представлениям обитательницы хрущевки, но очень уютной гостиной. Беседа текла плавно и была весьма приятной. Наталья никак не могла определить, что же мешает ей в таком милом и чистом доме, с такой любезной и интеллигентной хозяйкой, что давит, откуда это ощущение дискомфорта. И наконец поняла – ощущение одиночества – не беспросветного и тяжелого, но – одиночества. Оно сквозило во всем: и в стерильной чистоте, и в совершенстве интерьера, и в отсутствии семейных фотографий. Кроме одной – с нее напряженно, без тени улыбки, смотрел молодой красавец. И было в этом снимке что-то неуловимо пугающее, тревожное…

– Мой сын Герман, – кивнула в сторону фотографии Татьяна Анатольевна, поймав пристальный взгляд гостьи. – Он живет в Москве.

Надо же, даже имя сыну выбрала по себе – красивое, гордое, звучное…

– А почему… почему вы одна? – решилась спросить Наташа. И добавила восхищенно: – Такая женщина!

– Это мой выбор, – сухо ответила «балерина». – Никакой зависимости от чужих капризов. Так когда вы хотите начать? – И Наталья поняла, что разговор о составе семьи педагога окончен.

Все следующее утро она была задумчива и рассеянна. А придя на работу, сразу же устремилась к Ашотычу – тому самому, что составил ей протекцию.

– Правда, потрясающая тетка? – спросил он.

– Правда. Я до сих пор под впечатлением, – призналась Наташа. – Только…

– Только жизнь себе изломала так, что врагу не пожелаешь, – вздохнул кафедральный гуру, опережая ее вопрос. – Пойдем в лингафонный, покурим.

В юности Танечка была королевой вечеров и законодательницей мод, вполне заслуженно причем, ибо являла собой редкое сочетание красоты, ума, изящества, хорошего вкуса и чувства юмора. Возможно, именно поэтому подруг у нее не было – несколько раз столкнувшись с человеческой сущностью, со временем научилась держать всех на определенном расстоянии, оставаясь ровно приветливой и вежливой – воспитание и происхождение (а была Танечка из бывших) давали о себе знать. Впрочем, это с лихвой компенсировалось неизменным успехом у мужчин. Масса ее достоинств, конечно же, всегда принималась к сведению и играла свою роль, но первое и самое сильное впечатление производила потрясающая фигура.

– Балерина! Софи Лорен! – восторженно причмокивали вслед даже самые тонкие ценители. И хотя речь тут о взаимоисключающих параметрах, выражало это одно – высшую степень восхищения.

Борис осаждал ее долго, упорно и терпеливо, не убоявшись ни многочисленных конкурентов, ни холодка со стороны избранницы, ни ее легкой экзальтированности. К тому времени, как лед тронулся, он закончил политехнический и был молодым перспективным инженером-конструктором. Жену обожал, всячески баловал, во всем уступал и прекрасно понимал, что сейчас не до детей – Танюша должна получить диплом, насладиться жизнью, да и квартиру побольше бы…

Годы шли, муж все чаще начал заговаривать о продолжении рода. Татьяна то отшучивалась, то искала причины – она готовится поступать в аспирантуру, она начала работу над кандидатской – разве ребенок даст им заниматься наукой?! И он отступил…

Известие о беременности жены обрадовало Бориса безмерно. И прежде нежный и предупредительный, он превзошел самое себя. Но уготованная роль совершенно не устраивала ее главную исполнительницу. Она стала невыносимой. Исчерпав прочие аргументы, Татьяна раздраженно выложила последний, основной:

– Я не могу позволить себе испортить фигуру!

И он снова уступил…

Что-то надломилось с тех пор в их отношениях. Таня задумалась. У всех друзей подрастали дети, и восхищенные взгляды прежних поклонников теперь были устремлены на них. Да и Борис посматривал на чужих сыновей-дочерей с тоской и нежностью. Он, как и раньше, был трепетным и восторженным пажом своей королевы, но она-то видела и понимала…

Все чаще возникали неловкие ситуации, когда ее спрашивали о количестве, поле и возрасте детей; когда на кафедре бурно обсуждались детские проделки, праздники и подарки. Все назойливее становились сочувствующие и разочарованные взгляды окружающих. Все реже звучал вопрос: «Ну, а вы с Борисом Андреевичем когда нас порадуете?» И все острее ощущалась справедливость фразы Сент-Бева: «Если к сорока годам дом человека не наполняется детскими голосами, то он наполняется кошмарами».

И решение созрело. Благо полезных знакомств у Татьяны Анатольевны было предостаточно.

– Валентина Тихоновна, мне нужен ребенок! Мальчик. Отказной. Нет! Никаких домов малютки! Я хочу со стола, только родившегося! Так он с первых минут жизни почувствует, что я его мать!

– Если ты это сделаешь, я уйду, – очень тихо и отчетливо произнес Борис. – Ты избавилась от моего ребенка, а теперь хочешь заставить меня воспитывать чужого?

А она-то готовила сюрприз! А она-то думала, он обрадуется, оценит ее жертву, опустится на колени, будет целовать ей руки и благодарить, благодарить – как в тот день, когда она согласилась стать его женой… Нет, мужчин понять решительно невозможно! Он, конечно, оттает. Увидит малыша – и оттает. Уж она-то своего Бориску знает! Когда он ей в чем-то отказывал?

Картина была достойна кисти Леонардо – цветущая молодая женщина в небесного цвета блузке и младенец в атласном голубом конвертике, расшитом кружевами. «Ну чем не мадонна?» – Татьяна подмигнула своему отражению в зеркале и отправилась укладывать ребенка. «Веди себя хорошо, Герочка! – шепнула она ему. – Мы должны понравиться папе!»

Ребенок спал, когда Борис вернулся с работы.

– Пойдем, я вас познакомлю, – потянула за рукав жена. Он молча прошел за ней, молча постоял у детской кроватки, как-то отстраненно разглядывая малыша. Славного, красивого. Чужого. Так же молча прошел в кабинет, лишь отрицательно качнув головой в ответ на приглашение к ужину. А утром ушел. Навсегда.