Патрик Несс - Освобождение [litres]

– Ненавижу плавание, – ответил Адам. – Хоть у меня и плоскостопие.

– А я бы с удовольствием поплавал, если бы можно было делать это одному. Я могу заниматься только индивидуальными видами спорта.

На этих словах Адам удивленно поднял голову. Впервые в жизни ему пришлось поднять голову, чтобы посмотреть в лицо человеку. Волосы у Филипа были темнее, чем у Адама, и щетина тоже (впрочем, то, что росло на лице Адама, с трудом заслуживало звания щетины), и он покраснел – реально покраснел! – когда Адам заглянул ему в глаза.

Спустя три месяца они пересеклись на вечеринке вроде той, что намечалась сегодня. Филип выпил бутылку пива, Адам тоже, Филип выпил еще одну, Адам тоже… Потом они вышли к бассейну, который построил своими руками отец Филипа, и Филип, не глядя Адаму в глаза, сказал: «А будет прикольно, если мы… ну типа поцелуемся».

Следующие девяносто три минуты – ровно столько Адам дожидался окончания вечеринки, обдумывая, что ему светит за нарушение установленного родителями правила (те категорически запрещали ему оставаться ночевать у «друзей, которых мы не знаем») – были самые долгие девяносто три минуты в его жизни.

– Ничего, что я раньше ни с кем не целовался? – спросил Адам, когда наконец попал в спальню Филипа.

– Вообще ни с кем? Или c парнем?

– Вообще ни с кем. Извини.

– Ого. Серьезно – ого!

И Филип его поцеловал. Пахло пивом, потом, немного одеколоном и… мужским телом. От одного этого запаха – мужского тела – у Адама внутри все заныло и задрожало. Потом Филип начал его раздевать. Адам был так потрясен, что не мог пошевелиться. Филип делал это не торопясь, со странной решимостью человека, который должен во что бы то ни стало завершить начатое – иначе опомнится и убежит. Раздев его догола (но все еще ничего не сняв с себя), Филип погладил кончиками пальцев голые руки Адама и сказал: «Вот так».

Этот момент Адам запомнил навсегда, даже лучше, чем первый – невероятный! – поцелуй: впервые в жизни он оказался голым и… ну, со стояком перед другим парнем. Назад пути уже нет, тут не отшутишься, есть лишь это мгновение и другой человек, который смотрит на тебя, на твой член, берет его в руку и… происходит что-то совершенно невозможное, просто непостижимое.

– Вот так, – сказал Филип.

Все было в первый раз, все в новинку. Конечно, Адам смотрел порно, но Филип оказался куда волосатей (причем в самых неожиданных местах), его тело было не таким безупречным, но оттого и гораздо более соблазнительным. А кожа … Анджела была права, Адам прямо насмотреться не мог, даже когда они просто целовались. В конце концов Филип прикрыл его глаза мягкой ладонью.

– Ты пялишься, – прошептал он.

– Извини.

– Хватит извиняться.

– Извини.

– По ходу, я у тебя действительно первый.

Филип улыбнулся и лег на подушку, поближе к свету, чтобы Адам мог как следует все разглядеть. Нет, он был не самым красивым парнем на свете, но в тот миг Адам решил, что в жизни не видел ничего прекраснее. Никогда.

– Извини, что я такой неловкий, – сказал Адам.

– Ничего, есть же я.

Они продолжили. Позднее, вспоминая ту ночь, Адам понимал, что Филипу вряд ли было с ним интересно, он ведь просто лежал бревном, отчасти по неопытности, отчасти от шока, отчасти – изо всех сил пытаясь не кончить.

А потом Филип прошептал ему на ухо просьбу.

– Можно я тебя?.. – только и смог выдавить он, не решившись произнести глагол.

– Этого я тоже никогда не делал.

– О’кей, понял.

– Нет! Можно… Можно!

– Уверен?

– Да.

– Точно-точно?

– Вроде да.

Филип заглянул ему в глаза.

– Я осторожно, – сказал он и стал надевать резинку.

Он действительно все делал осторожно. Только это не помогло.

– Я могу остановиться в любую секунду, только скажи.

– А можешь… просто не двигаться пять сек?

– Конечно. В первый раз всегда так больно.

– Тогда зачем люди вообще это делают?! – с трудом проронил Адам.

– А ты подожди. Подожди и поймешь.

Адам начал ждать. Боль понемногу стихала, становилась терпимой. А потом он испытал необычайные ощущения – и в физическом, и в духовном плане. Они с Филипом все еще лежали лицом к лицу. Адам видел выражение яростной сосредоточенности на лице партнера и гадал, думает ли он о том же самом. Я занимаюсь сексом. Я занимаюсь сексом с живым человеком! С парнем!

Я занимаюсь сексом.

Я занимаюсь сексом.

И еще он говорил всякие пошлости. Довольно громко. Филип тоже. Когда они закончили – но еще были вместе и даже не начали заметать следы случившегося, – Филип вновь его поцеловал. Долго, с языком, и потом сказал:

– Жаль, мы раньше не познакомились.

Выяснилось, что он тоже, как и Энцо – и как Анджела, если уж на то пошло, – уезжал из Фрома. Навсегда. Больше они не виделись – только пару раз обменялись электронными письмами (в которых Филип, переезжавший в Омаху, в основном желал ему удачи и прощался на разные лады). Конечно, Адам расстроился, но ему хватило ума понять: если бы не грядущий отъезд, между ними с Филипом ничего бы не произошло. Он бы просто не рискнул открыться Адаму.

Однако все случилось. Причем через двадцать семь дней после Анджелы. Адам позвонил ей в три утра, сидя на краю ванны дома у Филипа, чувствуя невыразимую усталость и боль в разных частях тела и при этом ощущая себя совершенно, совершенно другим человеком.

– О боже, – сонно прошептала Анджела в трубку.

– Ага, – прошептал он в ответ.

– О боже!

– Ага !

– Как ты?

– Родители меня убьют. Но мне плевать, честное слово. Я же говорю – все круто!

– У меня столько вопросов!

– Завтра.

– Просто миллион вопросов.

Родители его не убили, но на целый месяц заперли дома. И ему пришлось все лето по средам делать уборку в церкви. И, разумеется, Анджела задала ему много, много, очень много вопросов, главным образом связанных с анатомией и физиологией.

– Про Курта я тебя так не расспрашивал!

– Ну и зря. Мог бы.

– Ты не понимаешь намеков?

– Ой, да брось, ты же меня любишь – и знаешь это.

В самом деле, он ее любил. От всего сердца, которое теперь разрывалось от боли.

Фавн наблюдает, как она встает на колени у тела большой женщины. Он мысленно проникает в ее грудь и обнаруживает, что сердце еще бьется, хотя и надсадно, с большим трудом – недолго ему осталось биться.

– Очнись, мама, – слышит он слова Королевы. – Это же я, твоя Кейти.

Фавн уже стер память тех, кто его видел: соседей по дому, мужчины, что проезжал мимо и собирался бросить через забор газету, двух девочек с чумазыми лицами, которые даже перестали спорить о какой-то штуке под названием «супер манговый блеск для губ» и уставились на него с разинутыми ртами. Хорошо хоть закричать не успели. Он прикрыл им глаза ладонью, а потом вернул их к спору о супер манговом блеске.