Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

– А потом?

– Потом в доме поселилась гнетущая тишина. Мими ненавидела Альберта за то, что изгнал Виктора. Альберт упрямо молчал, но втайне раскаивался. Я думаю, он взвалил на себя слишком много вины. Неважно, отверг он сына или нет, но на самом деле Виктор давно перестал быть ему сыном. Дитя своей эпохи, он выбрал себе другую семью – куда более обширную и могущественную, о которой мы все узнали лишь позднее.

Когда в семье все вывернуто наизнанку, любой гость не к месту и некстати. Мориц изо всех сил старался сделаться невидимым. Но от свинцового молчания за столом никуда не денешься, а теперь он тоже был частью семьи. Однажды вечером Альберт увел Морица в гостиную, чтобы поговорить с глазу на глаз. Он чувствовал потребность объяснить, что Ясмина и Виктор не родные брат и сестра. И речь, следовательно, идет не о том, что обычно называют инцестом, – омерзительное слово для мерзкого, но неискоренимого зла. А речь о несчастной любви, ужасном событии, вина за которое целиком лежит на нем, на Альберте. Это он взял Ясмину в семью, вопреки сомнениям жены и сопротивлению сына.

– Но если это любовь, – сказал Мориц, – вы не должны себя корить.

– Любовь – это красивое слово, которое часто путают с чувствами. Но чувства приходят и уходят. Когда вы однажды женитесь и у вас будут дети, вы увидите, что между мужем и женой важнее более устойчивые, постоянные вещи. Уважение, терпение, общие ценности. То, что Ясмина принимает за любовь, – это emozioni и passioni, эмоции и страсти, о которых Виктор поет, чтобы сводить с ума женщин. Но это лишь мечты, и так же как его petit amours , они не выдерживают реальности. Они оба еще слишком молоды, чтобы понять, чем играют. Как же они могут быть родителями?

– Может, они научатся.

Альберт устало посмотрел на Морица:

– Мори́с, вы не понимаете, кто такая Ясмина.

– А кто она?

– Она дитя без корней. Нам, выросшим в безопасности и уверенности, никогда не понять, как чувствует себя в этом мире сирота, вырванная из почвы, брошенная всеми. Ей никогда не ходить по земле с такой же уверенностью в себе, как человеку, выросшему с сознанием, что земля под его ногами принадлежит ему, что его существование неопровержимо, что эта страна – его, а не других, что из этого рая никто не может его изгнать. Если наши корни уходят в глубину, то сироты цепляются за поверхность. Если нас укрывает дом нескольких поколений, то они скитаются под открытым небом. Если мы совершенно естественно говорим «я», то у них одни вопросы, на которые нет ответа. Нам, явившимся в этот мир желанными, никогда не измерить, как сирота тоскует по тому, что нам кажется само собой разумеющимся, – быть любимым, а не тем, кого только терпят. Нам не дано судить, насколько сирота нуждается в опоре, за которую можно ухватиться, в дереве, которое никогда не срубят, в небесном покрове, в любви, которая кажется им настолько огромной, что способна исцелить все их раны. Ясмина думает, что все это она обрела в Викторе. Она слышала все его песни. Она вознесла его на пьедестал. Но Виктор не создан для нее. Он никогда не сможет утолить ее голод.

Мориц расслышал отчаяние в словах Альберта и понял, что катастрофа не сводится лишь к разрушенной чести семьи, – отец пребывал в тревоге за обоих своих детей. Мориц примерил все это на себя. Если бы отец так же сильно любил его, он бы никогда не ушел из дома. Но что, думал Мориц, если дети без корней вовсе не обязательно другие. Может, в каждом из нас таится пропасть, может, мы все брошены в мир неизвестно кем, предоставлены самим себе. И только много позже мы находим людей, которым готовы доверять, и место, которое называем домом. Ведь и Альберт с Мими прибыли сюда из другой страны. Потому что там не чувствовали себя дома.

– А вы знали, – сказал Альберт, – что наш пророк Моисей тоже был сиротой?

– Да. Подкидыш в корзине из камыша, которую несло по Нилу.

Альберт улыбнулся с присущей ему смесью меланхолии, лукавства и доброты:

– Зигмунд Фрейд говорит, что родители Моисея, возможно, были не евреями, а египтянами, представьте себе, che casino! С Иисусом Христом та же беда: он еврей, но нельзя с уверенностью сказать, кем он был зачат. Отец пророка Мухаммеда, неверующий, умер еще до его рождения, а вскормила Мухаммеда кормилица, из кочевников. Понимаете, почему мы на самом деле являемся одной большой семьей? Мы все немножко потеряны. Buona notte, Мори́с.

Попрощаться Мориц не смог. Ясмины не было, когда в дверь постучался мальчик-рыбак с сообщением, что есть лодка до Сицилии. Альберт повел Ясмину к себе в больницу, на обследование. Беременность уже было не скрыть. И то, чего все боялись, случилось: соседи вовсю судачили.

Ничто Piccola Сицилия не любила так сильно, как сплетни, и уже давно в квартале шептались о рабочем, которого приютили Сарфати, об этом молчаливом, высоком и светловолосом итальянце Мори́се, о котором никто толком ничего не знал – ни откуда он взялся, ни почему живет в семье. И хотя в доме никто не заикался на эту тему, Мориц понимал, что должен уйти.

Мими боролась со слухами единственным способом, эффективным в Piccola Сицилии, – запустила другой слух, который должен был перешибить первый и звучал куда привлекательнее. А если какая-нибудь соседка спрашивала ее, правда ли это, она яростно отрицала, лишь разжигая фантазию слушательницы, поскольку чем очевиднее правда, тем меньше ей доверяют. Мими через подруг раззвонила, что у Ясмины есть тайный жених в Армии Свободной Франции, красивый офицер из Бизерты по имени Ален. Фамилия не называлась, потому что парень из аристократической, состоятельной семьи, познакомились они в «Мажестике». Каждой из трех своих подруг Мими рассказала лишь часть истории, не сомневаясь, что женщины быстро сложат свои кусочки пазла и, потрясенные открытием, запустят его в мир.

Искусство слухов, сказала Мими, сродни пекарскому искусству: надо взять правильные ингредиенты, в правильном соотношении, и главное – понравиться должно гостям, а не тебе самому. Еще она прекрасно знала, что в любой сплетне должна содержаться крупица правды. Ясмина обращалась в слух, если по радио говорили об Армии Свободной Франции, в киоске она тайком проглядывала газеты, как бы невзначай расспрашивала родственников солдат, служивших в Армии Свободной Франции, – она желала узнать хоть что-то о своем возлюбленном, а для соседей ее поведение подтверждало слухи. По крайней мере, Мими уповала на это.

И она не владела бы искусством сплетни в совершенстве, если бы уже сейчас не продумала сценарий на будущее, когда война закончится и солдаты вернутся домой. Ален должен пасть смертью храбрых, и дитя будет полусиротой героя, отдавшего жизнь за родину.