Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

– Что? Это невозможно!

– Но море кишит англичанами.

Альберт начал взволнованно торговаться, так что Морицу пришлось его удерживать.

– Тогда просто верните нам деньги, – сказал он, – и мы найдем другую лодку.

– Какие деньги?

– Плату за переправу.

– Но вы не давали мне никаких денег.

Мориц растерянно посмотрел на Альберта. Альберт возмутился. Разумеется, он заплатил ему вперед. Бэлгесьем отругивался – словами, которых Мориц не понимал. Альберт назвал его лжецом и пригрозил, но рыбак просто развернулся и ушел. К ним уже спешили Мими и Ясмина. Альберт клялся, что не спустит этому парню такого.

– А что вы можете сделать? – спросил Мориц. – Пойти в полицию?

– Вот видите, – с сарказмом сказала Мими. – Так уж у нас здесь. Мы празднуем друг с другом и гадим друг другу. Но сор из дома никогда не выносим.

Мориц был подавлен. Он не мог просить Альберта ссудить ему денег еще раз. И без того у них каждый сантим на счету. Хуже всего была не тоска по дому. И не чувство вины перед Альбертом и Мими из-за того, что соседи продолжали пересуды на его счет. Нет, хуже всего было чувство бессмысленности: зачем он здесь?

За ужином Альберт пытался отвлечь Морица, рассказывая о книге, которую читал. Ее написал молодой французский писатель из Алжира.

– Я думаю, вам бы она понравилась.

– Она скучная, – возразила Мими.

– Моей жене не нравится, потому что в этой книге нет утешения. Но, может, именно поэтому она такая правдивая.

– О чем она?

– Об одном человеке по имени Мерсо, у которого умирает мать, и он после этого на пляже стреляет в араба.

– Почему?

Альберт пожал плечами.

– Все дело в женщине. В таких историях дело всегда в женщине. Но книга не об этом. Она о равнодушии этого человека к миру. Он совершил убийство не из страсти, то была глупая случайность. И он при этом ничего не чувствует. Ни сострадания, ни раскаяния. Даже когда его судят.

– И что потом? – Мориц не понимал, к чему клонит Альберт. Хочет намекнуть на то, что он о нем думает? Мориц вовсе не чувствовал себя равнодушным к миру, ему скорее казалось, что это мир безразличен к нему, потерявшемуся, без паспорта и без дома. С ним тоже могло случиться такое: какой-нибудь посторонний случайно убил бы его, вот только никто этого постороннего не потащил бы в суд. Наоборот, он сам по случайности спас постороннего, в чьей кровати потом спал и чье место занимал за столом, пока тот использовал подаренную ему жизнь на то, чтобы убивать товарищей Морица.

– Судья, – сказал Альберт, – хотел выяснить, почему Мерсо совершил убийство. Но у того не было никакого мотива, это было абсурдное убийство. В конце его приговаривают к смерти, и он ее принимает, потому что он для мира имеет так же мало значения, как и мир для него.

– И это все? – спросил Мориц.

– Ужасная история! Зачем ты читаешь такое? Этот Камю – бессердечный человек, без Бога, без морали! – Мими встала и принялась убирать со стола.

Альберт задумчиво смотрел на Морица.

Позднее, когда Мориц лежал в постели и не мог уснуть из-за жары, он размышлял, что же Альберт хотел ему сказать. Что он не должен пытаться искать смысл в абсурдном? Что на самом деле нет никакого обоснования, почему один умирает, а другой живет, и что нам ничего не остается, кроме как с открытыми глазами терпеть бессмысленность мира? Хорошие истории, то есть те, что они использовали для пропаганды, всегда заканчивались триумфом, спасением из почти безвыходной ситуации, победой после безжалостной борьбы. Что будет после счастливого конца, никого не интересовало. Но ведь настоящая жизнь продолжается дальше, за пределы прокрученной бобины фильма и захлопнутой книги, и конец истории – это начало реальной жизни. Это место, где силы неведомого нам происхождения забрасывают нас в лабиринт, стены которого построили не мы, и нам приходится нащупывать дорогу без карты и компаса. Дорогу, которая познается лишь в продвижении, шаг за шагом, сквозь темноту.

Мориц встал, мокрый от пота, и перечитал свое письмо Фанни. Потом снова и снова. Но чем больше он таращился на эти строчки, тем более пустыми казались ему слова, тем более размытым становился облик Фанни. Что в нем было воспоминанием и что воображением? Он потерял ее.

Не в силах заснуть, он поднялся на крышу, где жара была не так нестерпима. Вдали, между домами, можно было разглядеть огни кораблей в море. В какой-то момент он услышал шаги Ясмины на лестнице. Босая и в ночной рубашке, она появилась между развешанным бельем. Медленно приблизилась, посмотрела на него и молча встала рядом. Молчаливое, растерянное согласие. Она смотрела на море. Лунный свет лежал на ее кудрях. Он чувствовал ее запах, а между ними будто стоял Виктор.

В четыре часа утра в дверь дома постучали. Нет, не постучали, заколотили, и еще до того, как Альберт успел сбежать вниз, дверь вышибли. Мориц только что заснул и теперь вскочил с постели. Лающие голоса, топот ботинок – он сразу понял, что это солдаты. Американцы.

– Прячьтесь, скорее! – шепотом крикнула Мими, когда он выглянул из своей комнаты, а сама побежала по лестнице вниз, навстречу солдатам.

Ясмина распахнула свою дверь, и еще до того, как он принял решение, схватила его за руку и втянула к себе в комнату.

– Под кровать, быстро!

Мориц мигом закатился под кровать. Было совершенно темно, он ничего не видел, только слышал шорох ткани и быстрые шаги босых ступней Ясмины. Она спрятала что-то под одеяло. Потом солдат распахнул дверь, и Ясмина завизжала так пронзительно, как Морицу никогда не приходилось слышать. То был крик дикого зверя. Ясмина успела снять свою ночную рубашку, так что солдат оторопел от стыда и застыл в открытых дверях.

– Vattene! – кричала она . – Aïb, je vais te tuer! [76] Поди прочь! Аиб, я тебя убью! ( фр. )

В ужасе вбежал Альберт:

– У вас есть совесть? Что вы себе позволяете?

Подоспел офицер – и тоже на какой-то миг растерялся. Ясмина прикрывала руками голую грудь.

– Calm down, lady! – сказал офицер и приказал солдату: – Search the room! [77] Успокойтесь, леди! Обыщите комнату! ( англ. )

Солдату не было и двадцати, и он испугался больше, чем Ясмина. Она встала у него на пути, гордо вскинула голову, выплюнула проклятие и, когда он не отступил, влепила ему пощечину. И тогда солдат потерял самообладание. Он схватил Ясмину за волосы и поволок к двери. Она пиналась и плевалась. Альберт пытался протиснуться между ними, чтобы разъяренный солдат не навредил Ясмине.

– Как вам не стыдно! Сейчас же отпустите мою дочь!

Никто в этой свалке не заметил, кто нанес Альберту удар, солдат или офицер, но Альберт отлетел в сторону. Голова его со стуком ударилась о плитки пола в метре от кровати, под которой затаился Мориц. Очки упали, и тут же на них наступил солдатский ботинок, стекла хрустнули. Солдат быстро перерыл постель.