Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Папаша тоже присел на скамейку, и все они, включая заспанную кошку, выжидающе выпялились на Литовкина. Он догадался, что в этом доме посторонним присесть не предлагалось, сам наглядел в комнате стул, поднёс его, сел напротив семьи, извлёк из сумки солидную папку, открепил основной свой документ, «Лицензию на право Дефлорации » , и протянул её отцу. Документ изучила вся семья, сравнила фотографию с оригиналом и молча вернула его Литовкину.

Он тут же послал им второй документ — последнюю справку врачебной комиссии об общем состоянии здоровья, и к ней была приколота другая справка примерно той же, месячной давности, о том, что «Гуц В. П. Литовкин венерических болезней не имеет».

— Пошто венерическая бумага отпущена аж месяц назад? — спросил отец, изучив все даты, штампы и подписи на справках.

— Она не просрочена, сказал Литовкин. — Положено справки брать раз в месяц.

— Ну, так уж месяц, — буркнул отец, так придираясь, как будто забыл о тактично, без свидетелей, дарованной бутылке.

— Так месяц, глядите, ещё не прошёл. До месяца целых четыре дня. Тогда и новую справку возьмём. А чаще брать справки слишком накладно. За них ведь приходится расплачиваться.

— А ежели ты уже подхватил?

— Не беспокойтесь, — сказал Литовкин. — Здоровый, как только что мать родила.

— Ну-ну, — угрюмо молвил отец, с огромным сомнением на лице возвращая Литовкину справки врачей.

Он мог бы ещё показать диплом об окончании Гуамской академии, а также отзывы прежних клиенток о качестве проделанной работы, но мужик его начал раздражать, и он перешёл к неформальной части, к так называемому собеседованию. Эта часть могла состоять из свободно текущей беседы, либо, если по бестолковости клиенты не знали, о чём спрашивать, он мог им подать готовый вопросник. Там, например, были вопросы о том, как давно он работает гуцем, умеет ли скорую помощь оказывать, лечился ли когда-нибудь от алкоголизма, терпел ли в своём деле неудачи, и если да, то какие и сколько; в вопроснике даже были вопросы на проверку эрудиции и интеллекта. Литовкин решил этим болванам такого вопросника не вручать, но не преминул осведомиться:

— Есть ли какие-нибудь вопросы?

Мужик и баба переглянулись, девушка губки приотворила, но какой-то вопрос наружу не выпустила.

— У вас баксы есть? — спросил Литовкин после вежливого ожидания.

— Нету, и не было, — буркнул отец.

— Как это нету? — спросил Литовкин, напялив себе на физиономию маску крайнего изумления.

— Да так вот! — ловко отбил отец и этот нехитрый мячик, отвечая Литовкину маской вызова и непрошибаемого упрямства, которого в подобных мужиках, как в переполненном унитазе.

— Ну что же, — Литовкин неторопливо убрал все документы в папку, стал педантично закрывать молнии, кнопки и замочки, — иначе, самым активным образом производил на крестьян впечатление, будто собирается уходить. Он брал и в рублях, если долларов не было, а то, что собрался уходить — это лишь так, припугнуть, набить цену, заставить открыть кошелёк пошире.

— Сколько берёшь-то? — спросил отец, сообразив всё-таки дёрнуть ручку переполненного унитаза.

— В баксах сотню, в рублях три тысячи.

— Три тыщи? Ты чо, офигел, парень?

— В баксах заплатите — сброшу немного.

Мужик задумался. «Три тыщи. Если прикинуть, за что три тыщи, то отдавать их совсем не жалко. Катька из дома, как из пожара. На днях жениха себе отыскала, с тех пор непрерывно только и ныла: не дозволите замуж, утоплюсь. По хозяйству почти не помогает, по ночам шляется до рассвета, потом отсыпается полдня, вылезает вялая, раздражённая, на всех огрызается, хамит, а то и истерики закатывает. Да пусть хоть на все четыре стороны! А тут и гуц, наконец, приглянулся. Замуж хотят, а тоже разборчивы, не каждый гуц им, вишь ты, по нраву. Зачем только этих гуцев придумали? Любой бы мужик их подготовил — и Вовка-сосед, и братан, и напарник… Но замуж, что правда, не разрешат, в загсе откажутся регистрировать, если не будет справки от гуца. Да и жених рисковать не станет, за супругу-девственницу в тюрьму стали сажать без разговора. А гуц, всё ж, не просто любой кобель, а кобель со специальным образованием, с обширным опытом и со стажем. По радио как-то передавали, что первый раз — самый важный раз. В первый раз, мол, должно быть всё правильно, без шока, без душевной и ещё какой-то травмы. Иначе, вся жизнь может сломаться. Дочь-то, хоть стервой такой заделалась, а всё-таки дочка, ети её мать».

— Давай за две тыщи, — сказал мужик.

— В долларах — ладно, сброшу немного. А в рублях — только за три.

— Ты чо, не слыхал? — вспылил мужик. — Где они, доллары? Поищи-ка. Ладно, хрен с тобой. Две с половиной. А больше не дам. И не надейся.

На улице уже совсем стемнело, и Литовкину нужен был ночлег и, заодно, какой-нибудь ужин. Ночлег можно даже с девчонкой в кровати — для присмотра за физическим состоянием и для психологического комфорта. Шутка сказать, почти операция. Даже в учебнике по дефлорации это несколько раз назвали малым хирургическим вмешательством , над чем студенты много потешались, и пенис стали скальпелем называть, а себе придумали кличку хирург .

— Ладно, — сказал он. — Две с половиной. Но только с ужином и ночлегом.

— Ишь ты, и жрать ему подавай! — скривился мужик как бы в улыбке, и руку пихнул в руку Литовкина для скрепляющего рукопожатия.

Сторговавшись с Литовкиным об оплате за дефлорацию своей дочери, отец, вроде, должен был утешиться: он добился своей цены, жратва водилась, гуц не объест, если останется на ужин, в доме была лишняя кровать, сейчас гостинец от гуца опробует, а главное то, что физия Катьки скоро перестанет досаждать своими пугающими комбинациями. Но в глубине его души застряла и грызла такая колючка: «Дурак, на две тыщи не смог сторговался. За что вообще деньги платить? Чтоб этот мудак мою дочку трахнул?»

— Сейчас поужинаете или потом? — спросила доселе молчавшая мать.

— Пожалуй, потом, — ответил Литовкин, в основном руководствуясь нетерпением, подёрнувшим хорошенькое личико. Кроме того, какой ужин без водки, но влияние водки на организм могло оказатьсиногда непредсказуемо.

— Тогда пойдёмте, — сказала Катя с заметным нетерпением в голоске, подставляя своё девственное тело пока только его глазам.

От жарко натопленной печи в горле Литовкина пересохло.

— Если только стакан воды, — сказал он, сразу ко всем обращаясь.

Кроме того, что хотелось пить, он, таким образом, одновременно проводил обязательный тест — определял, как девица воспитана. Если воду подаст мать, значит, будет дрянная жена, и, стало быть, просьбы и прихоти мужа будет неохотно исполнять. Если стакан поднесёт девушка, то в справке, которая выдаётся сразу после акта дефлорации, он пометит крестиком квадратик, находящийся в нижнем левом углу. В загсе крестик этот заметят (либо заметят его отсутствие), но кто и как использует информацию, гуцам знать не полагалось, да и не очень-то хотелось.