Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Литовкин закашлялся от слюны, рванувшей в дыхательный проход. Абадонин похлопал его по спине, и продолжил уютным голосом, тем бархатистым радиоголосом, какие так хорошо знакомы водителям в дальних ночных поездках.

— Откуда в Гуаме такая профессия? А дело в том, что законы Гуама запрещали девственницам выходить замуж. Нет, вы задайте себе вопрос: есть ли в мире другая работка, которую можно сравнить с этой? Уверяю вас, вы не разочаруетесь, попробовав Гуамский вариант.

— Да я бы, да что вы, да с удовольствием, — заговорил Литовкин сбивчиво. — Да как? Да не ехать же мне в Гуам. Я ничего ведь там не знаю. Ни обычаев, ни языка. И как мне этих девственниц находить? Как с ними, в конце концов, объясняться? А вы-то, а вам как удалось?

— Батенька, было бы желание. В мире нет ничего такого, что невозможно преодолеть с помощью неистового желания. А, кроме того, при чём здесь Гуам? Любая, безумнейшая мечта осуществима в любой стране. И разве не удобнее её осуществлять на родине, в стране родного языка?

— Возможно. Да родина-то — далеко.

Абадонин наполнил обе рюмки, и тут же рукой, как взмахнувшей указкой, указал за спину Литовкина. Тот обернулся и встретился взглядом с красивой, ему улыбавшейся женщиной, которая мимо проходила.

— По-моему, дама в вашем вкусе, — тихо сказал Абадонин.

Дама заметно замедлила шаг, и будто ждала от Литовкина знака, чтобы совсем остановиться. Тем временем стоит упомянуть о том, что случилось за спиной в улыбке расплывшегося Литовкина: поверхность водки в его рюмке возмутилась, будто от капель, и было совершенно непонятно, — то ли они выкатились из ёмкости, незаметно зажатой в руке незнакомца, то ли высочились непосредственно из его указательного пальца, то ли капель и вовсе не было, а просто рюмка слегка качнулась.

Красивые женщины нетерпимы к любым проявлениям невнимания, и уж особливо к опозданиям. Улыбка Литовкина так опоздала, что красавица гневно вздула губки, резко отдёрнула лицо, и тем вычеркнула Литовкина из всех закоулков своей памяти (а если он, всё-таки, застрял в каком-нибудь дальнем закоулке, и если бы он каким-то чудом сумел в тот закоулок заглянуть, то он обнаружил бы там себя в компании олухов, размазней, мужланов, неудачников, лентяев, трусов, растяп, и иных разновидностей, каких красавицы презирают).

— Ах, запоздали, — вздохнул Абадонин. — А хороша! За такую женщину разве можно не пропустить? — И он качнул рюмкой, подмигнул и ободряюще улыбнулся.

Но ободрять соседа не стоило, он себя отвергнутым не почувствовал, он был из той породы мужчин, какие на красавиц не обижаются. Таким мужчинам сто раз наплевать на поведение красавиц, на какой бы то ни было их характер, на образованность, интеллект; такие мужчины их обожают всего лишь за то, что пребывает на уровне нежной чистой кожи, за то, что их поверхностная красота томит, услаждает, веселит, волнует, затягивает в глубины, которых на самом деле нету. Литовкин охотно, с энтузиазмом поддержал тост Абадонина и залпом, в какой уже раз в своей жизни, опрокинул рюмочку водки за ещё одну чародейку.

Но после той рюмки случилось вот что: Абадонин, сидевший перед ним, стремительно, стула не покидая, отлетел в страшную даль, а в голове всё так бурно сместилось, что Литовкин, как при сильном охмелении, не удержал на плечах голову, и она бы ударилась о стол, если бы там не оказались то ли его, то ли чьи-то руки.

Там, где Литовкин вдруг оказался, царила уютная зима с толстым, за всё зацепившимся снегом, с лениво опадающими снежинками, с веселящим лёгким морозом. Он шёл по улице деревушки, под его остроносыми мокасинами звучно поскрипывал свежий снег. Смеркалось, внутренним электричеством желтели отдельные окошки. Литовкин оглядывал их, ненавязчиво, и был уверен, что из каких-то, где ещё не включили свет и слегка раздвинули занавесочки, за ним внимательно наблюдали. Он был сторонний человек, но даже в подобных глухих местах его, как правило, не опасались; цель его приезда и его профессию выдавала необычная одежда — фрак и шляпа-котелок с нашитыми жёлтыми буквами ГУЦ (эта странная аббревиация произошла от слова гуамец ).

Многие завидовали Литовкину после того, как он стал гуцем; да что говорить — все подряд мужики хотели бы такую же профессию; но в жизни всегда так получается — всё, на что сразу много желающих, становится либо трудно доступным, либо непомерно дорогим. Литовкин мгновенно сообразил выгоды нового закона (запрещавшего девственницам выходить замуж), и он одним из первых поступил в новое учебное заведение, которое правительственные бюрократы непродуманно нарекли «Гуамской Академией Дефлорации». Непродуманность эта в том заключалась, что название любой организации должно существовать в аббревиатуре, а название этой академии сокращалось до слова ГАД . Кроме того, почему Академия , если срок обучения — только год, как срок не очень серьёзных курсов для той или иной переподготовки. Аббревиацию заминали, а срок, однако, успешно оспаривался: а это и есть переподготовка мужчин с высшим образованием.

Первая учебная программа была составлена второпях, но в неё, тем не менее, вошли такие полезные дисциплины, как история секса в России, курс скорой помощи, эротика, психология юной девушки, этика общения полов, теория и практика дефлорации, венерические заболевания, основы сексуальных отношений, криминология брака, азбука правильного питания, топография сельской местности, и даже такой узкий предмет, как генитальная эрекция. Любимым предметом всех студентов была, конечно, практика секса, поскольку на занятиях присутствовали женщины с восстановленной девственной плевой, и на них можно было практиковаться.

В конце июня, после экзаменов, выпускникам раздали дипломы, и закрепили за ними районы, в которых им разрешалось работать. Район выбирала сама судьба. Выпускника подводили к коробке с одинаковыми шариками из пластмассы, на голову набрасывался мешок из плотного чёрного материала, выпускник выбирал на ощупь шарик, его разнимали на две части, внутри оказывалась бумажка с названием конкретного района. Оспаривать или менять район категорически воспрещалось, его название проставлялось в основном документе гуцев, в «Лицензии на право дефлорации».

Литовкин был нанят на работу «Министерством Семьи и Брака», и трудился в его сельском отделе. Кто занимался городами? Да пока ещё никто не занимался. Города пока не рискнули включить, города было трудно контролировать, в них без опыта на селе и без принятия новых законов процветали бы всякие махинации — ну, например, закулисные сделки между девственницами и гуцами. Скажем, порой, на селе даже, гуц нарывался на девицу, которая девственность потеряла неизвестно когда, с кем, каким образом. О том гуц обязан был сообщать в соответствующие органы, и тогда таких порочных девиц отправляли в особые заведения, где их начинали перевоспитывать тяжёлым принудительным трудом. Кроме того, на остаток жизни они теряли право на замужество, то есть на свою семью и материнство. Обычно подобные девицы уже подготавливали родителей к расширенным денежным переговорам, то есть просили их дать взятку за неразглашение их тайны. Создавалась щекотливая ситуация. С одной стороны, было жалко девочку бросать органам на растерзание. С другой стороны, если б узнали, что он утаил отсутствие девственности и, что хуже, клюнул на взятку, его могли бы лишить лицензии и на несколько лет посадить в тюрьму. Единственный плюс таких ситуаций: для подобного рода клиенток ни к чему был процесс выздоровления, можно было не ограничиваться только одним половым актом, с такими ради собственного удовольствия можно было возиться всю ночь.