Элена Ферранте - Лживая взрослая жизнь [litres с оптимизированной обложкой]

– Евангелие.

– Зачем?

– Потому что мне нравится один парень, а он хорошо знает Евангелие.

– Ты влюбилась?

– Ты что, с ума сошла? Вовсе нет. У него есть невеста, я просто хочу с ним подружиться.

– Не говори папе, а то он решит обсудить с тобой прочитанное и испортит все удовольствие.

Но эта опасность миновала – я прочитала все до последней строчки и, начни отец меня расспрашивать, легко отделалась бы общими фразами. Я надеялась однажды подробно обсудить все с Роберто и даже высказать какие-то конкретные замечания. В церкви мне показалось, что я жить без него не могу, но время шло, а я все жила и жила. Ощущение, что он мне необходим, постепенно сменялось другим. Теперь мне казалось необходимым не его физическое присутствие (я воображала, что он далеко, в Милане, что он счастлив, что у него куча важных и полезных дел и что все признают его заслуги) – у меня появилась цель: стать человеком, способным завоевать его уважение. Я начала воспринимать его как не вполне ясный – он одобрит, если я поступлю так? или будет против? – но при этом непререкаемый авторитет. В то время я даже перестала ласкать себя перед сном, вознаграждая за невыносимую тяжесть бытия. Мне казалось, что несчастным, обреченным на смерть созданиям повезло в одном: они могли унять боль, расстаться с ней, запуская расположенный между ног механизм, который ненадолго приносил забвение. Но я решила, что Роберто, узнай он об этом, пожалеет, что терпел рядом с собой, пусть даже несколько минут, человека, который привык сам дарить себе наслаждение.

В то время я – не приняв осознанного решения, а, скорее, в силу старой привычки – снова начала прилежно учиться, хотя лицей еще больше, чем раньше, казался мне местом для пустых разговоров. Вскоре я добилась неплохих результатов; а еще я старалась быть более открытой с одноклассниками и даже стала проводить с ними субботние вечера, хотя особенно ни с кем не сближалась. Разумеется, мне так и не удалось избавиться от манеры делать колкие замечания, подолгу молчать или внезапно впадать в ярость. Но все же я надеялась, что сумею стать лучше. Порой я глядела на тарелки, стаканы, ложки или даже на лежащий на дороге камень либо сухой листок и удивлялась их форме – результату человеческого труда или дару природы. Знакомые с детства улицы Рионе Альто я теперь рассматривала так, будто видела их впервые: магазины, прохожих, восьмиэтажные дома, белые полосы балконов вдоль охристых, зеленых и голубых стен. Меня очаровывал черный лавовый камень на виа Сан-Джакомо-деи-Капри – им были вымощены тротуары, по которым я проходила тысячу раз, старые здания – серо-розовые или цвета ржавчины, меня манили к себе сады… То же самое происходило с людьми: преподавателями, соседями по дому, торговцами, толпой на улицах Вомеро. Меня поражали жесты, взгляды, выражения лиц. В такие мгновения мне казалось, что во всем есть тайна и мне предстоит ее раскрыть. Но длилось это недолго. Периодически, хотя я и пыталась сопротивляться, все начинало меня раздражать, я обо всем судила резко, меня так и тянуло с кем-нибудь поругаться. Я не хочу быть такой, всякий раз твердила я себе перед сном, но понимание того, что проявить себя я могу только подобным образом – через нетерпимость, через грубость, – порой подталкивало меня не к тому, чтобы исправиться, а к тому, чтобы, испытывая нездоровое удовольствие, вести себя еще хуже. Я думала: раз меня не хотят любить, ну и ладно, пускай не любят. Ведь никто из них не знает, о чем я думаю днем и ночью; мысль о Роберто служила мне убежищем.

Однако я с радостью, которой сама от себя не ожидала, все чаще обнаруживала, что, несмотря на мой взрывной характер, одноклассники хотели общаться со мной, они приглашали меня на праздники и порой даже восхищались моими странными выходками. Только благодаря этому мне удавалось не подпускать близко Коррадо и Розарио. Первым снова появился Коррадо. Он пришел к лицею и заявил:

– Пойдем погуляем на вилле Флоридиана.

Я хотела отказаться, но, чтобы вызвать любопытство следивших за нами одноклассниц, согласно кивнула, однако вывернулась, когда он положил руку мне на плечо. Поначалу он пытался меня смешить и я из вежливости смеялась, но потом он потащил меня подальше от дорожек, в кусты, и тогда я сказала «нет» – сначала вежливо, потом весьма решительно.

– Разве мы не жених и невеста? – спросил он с искренним удивлением.

– Нет.

– Как нет? А то, чем мы занимались?

– Это чем же?

Он растерялся.

– Ты сама знаешь.

– Я уже и не помню.

– Ты говорила, что тебе было весело.

– Я врала.

К моему удивлению, он совсем смешался. Но затем проявил настойчивость, даже попытался меня поцеловать. Однако в конце концов отступился, забормотал: «Я тебя не понимаю, ты меня очень расстроила». Мы уселись на белые ступени лестницы и стали смотреть на прекрасный Неаполь, словно покрытый прозрачным куполом, снаружи – голубое небо, внутри – пар, все камни города как будто дышали.

– Ты совершаешь ошибку, – сказал Коррадо.

– Какую ошибку?

– Ты думаешь, что лучше меня, но ты не поняла, кто я на самом деле.

– И кто же ты?

– Подожди и увидишь.

– Я буду ждать.

– А вот Розарио ждать не может, Джанни.

– Причем тут Розарио?

– Он в тебя влюбился.

– Да ладно!

– Точно. Ты с ним заигрывала, теперь он считает, что ты его любишь, и все время говорит о твоих сиськах.

– Он заблуждается. Скажи ему, что я люблю другого.

– Это кого же?

– Не скажу.

Он попытался выяснить, о ком идет речь, но потом все же сменил тему и опять обнял меня за плечи.

– Этот другой – я?

– Нет.

– Не может быть, чтобы ты была со мной так ласкова, но не любила.

– Уверяю тебя, может.

– Значит, ты шлюха.

– При желании да.

Я хотела спросить его о Роберто, но, зная, что Коррадо терпеть его не может, что он начнет поливать его грязью, сдержалась и решила разузнать что-нибудь, заведя разговор о Джулиане.

– Она очень красивая, – стала я расхваливать его сестру.

– Да что ты, она вся высохла, похожа на ходячий труп. Видела бы ты ее утром, когда она только проснется.

Он сказал еще несколько гадостей и объяснил, что теперь Джулиана, чтобы удержать ученого женишка, строит из себя святошу, хотя на самом деле она совсем не такая. Когда у тебя есть сестра, сказал он, с бабами дела иметь не хочется, потому что ты знаешь: бабы во всем хуже нас, мужиков.

– Тогда убери руку и не пытайся больше меня целовать.

– Причем тут это, я же влюбился.

– Значит, влюбившись, ты видишь меня другими глазами?

– Я все вижу, но забываю, что ты такая же, как сестра.

– Вот и Роберто видит Джулиану не такой, какой видишь ты, а такой, какой ты видишь меня.