Руслан Белов - Очко сыграло

У Бориса Петровича действительно было двадцать. Обозрев карты соперника, он почернел от злости и приказал:

– Сдавай еще!

– Не, на Виктора я играть не буду, не та ориентировка! – посерьезнев, покачал головой Смирнов.

– Причем тут Виктор? Ставлю пять тысяч долларов против выстрела в руку.

– Пять тысяч!? – алчно вскинул глаза Смирнов. – Черт побери! Да на них можно купить все геленджикские чебуреки и еще останется на бутылку "Хольстена" и новый рюкзак!

– Да, пять тысяч, – повторил Борис Петрович, чеканя слова. По его глазам было видно – он начал подозревать соперника в жульничестве.

Смирнову стало ясно, что дырки в кисти ему не избежать.

– Вы это здорово придумали – играть на деньги, – вздохнул он. – Когда я играю на них, или просто соприкасаюсь, удача от меня уходит. К сожалению, с деньгами у меня всегда параллельные прямые.

Говоря, он выправлял колоду, прогибая ее то в одну сторону, то в другую – даже неопытный игрок, увидев карту с загибающимся углом, мог догадаться, что банкир жульничает.

Борис Петрович получил пятнадцать очков и заказал "темную". Сдавая себе, Смирнов нервничал: а вдруг "очко"?

Ему повезло – при четырнадцати очках пришла десятка.

Борис Петрович вскочил на ноги, ликующе смеясь, и позвал Виктора.

Тот явился с "Макаром" в руке.

Поместив подрагивающую кисть левой руки Смирнова на золоченый том "Гарри Поттера", лежавший на журнальном столике, он прижал ее дулом и выжал курок.

Осечка!

– Стреляй еще, стреляй! – закричал помощнику донельзя возбужденный Борис Петрович.

– Почему это стреляй? – самоопределившись, закричал Смирнов. – Против Валентины вы ставили прострелянную кисть, а против пяти тысяч – выстрел в руку. Так, Виктор Владимирович?

Виктор Владимирович кисло кивнул.

– Ты стрелял в мою руку? – продолжал спрашивать его Смирнов.

– Стрелял...

– Так значит, мы квиты, веревка оборвалась, и я свободен!

– Ну ладно, ладно, пусть будет по-вашему. Все равно я выиграл, – махнул рукой Борис Петрович. – Сейчас два сорок семь. В три двадцать продолжим игру.

Не дожидаясь реакции на свои слова, он пошел к прямо сидевшим женщинам и сказал, злорадно улыбаясь:

– Я проиграл вас в карты. На полчаса. Сейчас вы пойдете с Евгением Евгеньевичем в мою спальню и вернетесь ровно в три двадцать. Если с его стороны будут претензии, я дам ему возможность ходатайствовать передо мной о том, чтобы его два его будущих проигрыша легли на вас. Вы все поняли?

– Не беспокойся, Боря, все будет хорошо, – ласково сказала Серафима поднимаясь. – Мы с Валей устроим все в лучшем виде.

Они встали, подошли к Смирнову. Увидев стройные фигуры, подчеркнутые облегающими нарядами, белоснежные шейки и призывно накрашенные губки, он непроизвольно вопросил:

– А почему полчаса, Борис Петрович?

– Ну, ладно, ладно, каждую на полчаса. Мне просто невмоготу ждать вас битый час. Идите же скорее, а я пока подумаю, на что мы с вами будем играть потом.

Смирнов пожал плечами и вышел из гостиной. За ним двинулись женщины.

На пути в спальню настроение его сильно изменилось. Рефлексии всегда нападали на него в самые неподходящие моменты.

"Спать с незнакомыми женщинами? Да еще сразу с двумя? Да еще выигранными в карты? Да еще после всего, что случилось, после этого дурацкого Гарри Поттера в виде плахи? Свинство какое-то в виде морального разложения.

Однако в спальню он вступил другим человеком. Иногда ему удавалось находить волшебные фразы, коренным образом менявшие семантику действительности. "Когда ты под властью психа с пистолетом, который каждую минуту может выстрелить тебе в лицо, психа, который почти уже устроил тебе восьмилетнее пребывание в тюрьме, не надо думать о морали, – измыслил он, оглядывая роскошный "сексодром" Бориса Петровича, отделанный в красно-черных тонах с никелем. – Короче, не надо ни о чем думать, а надо получать удовольствие".

Он не сразу переключился на получение удовольствия, а подошел к окну, чтобы похоронить последнюю надежду. Утро уже понемногу растворяло густую южную ночь, и Евгений Евгеньевич смог увидеть на стенах дома и заборах (ощетинившихся битым стеклом) множество следящих камер. Как не странно, это наблюдение его успокоило: "Нельзя сбежать – так нельзя. Будем действовать по обстоятельствам".

Обернувшись к выигрышам, он увидел, что они сидят на краешке кровати так, как залетевшие женщины сидят в своей поликлинике.

– А что это вы такие кислые? – присел перед ними на корточки.

– Серафима сказала, что Борис войдет, когда мы будем барахтаться, и всех убьет.

– И ты этому веришь?

– Нет. Но он что-то замыслил, это точно.

Настроение у Смирнова упало вовсе. Какой уж тут секс?

Когда вошел Борис Петрович, они втроем сидели на кровати и рассматривали ногти.

– Что-то тихо у вас, вот я и пришел. Что-то не так, уважаемый Евгений Евгеньевич? Может, вам виагры в ладошку насыпать?

– Да что-то не климат... Я всю жизнь этим по любви преимущественно занимался, а тут вот какое дело.

– Послушайте, Евгений, я ни разу вас не обманул, ведь так?

– Ну да.

– Я не стал настаивать, что значение слова "выстрел" вполне конкретно?

– Нет, не стали.

– Вы выиграли двух этих женщин?

– Ну, выиграл.

– Значит, вы должны выполнить оговоренные условия.

Смирнов вспомнил однокурсника Федю Севенарда. Тот поспорил с Сашкой Таировым, что съест в один присест десяток сырых картошек. И съел. Но смешно было не то, как он это делал. Смешно было то, что Таиров заставил Федю выпить выигрыш – бутылку забористого портвейна – до последней капли и в один присест. Потом весь лагерь смеялся до упада: нескладный и несмелый Севенард, слова не умевший сказать твердым голосом, побил своего врага (к нему его отвел Таиров), потом признался в любви Томке Сорокиной (к ней его привел Таиров) и, в завершении всего, сделал строгий выговор начальнику лагеря, весившему раз в десять больше. Начальник, выпроводив Таирова вон, принял выговор с пониманием – отец Феди, построивший не одну ГЭС (а потом и питерскую плотину), был коротко знаком с Брежневым.

– Значит, должен, – ответил Смирнов. – Где там ваша виагра?

Борис Петрович порылся в ящике золоченой тумбочки, сунул Смирнову коробочку и, глянув на часы, вышел из спальни.

– Ну что, начнем, пожалуй? – сказал Смирнов, с трудом проглотив таблетку.

Женщины молчали, кисло рассматривая Гогена, висевшего на стене напротив. Репродукция называлась "Когда ты выйдешь замуж?"

– Может, вам тоже таблеток принять? Или по стаканчику коньяка?

– Это идея, – ожила Валентина.

– Он там, в баре, – указала подбородком Серафима.

Смирнов налил им по рюмке. Они выпили. Он тоже. Коньяк не успел достигнуть желудка, как в разрезе платья Валентины появилась ажурная резинка розового чулка. После второй рюмки женщина посмотрела с интересом, и разрез стал шире.