Игорь Поночевный - Алёшенька (детективная повесть)

— Мне нужен мой лазерный меч! — Завопил старший оперуполномоченный и захохотал. — Мои верные лотофаги, ведите моего коня!

Никто не спешил снимать его со стола. Потому, что всякого, кто приближался, Алёшенька, пугал, вытягивая в его направлении свои маленькие зеленые ручки:

— Ша, фуцманюги! Не подходить! Всех заколдую!

— Так, — сказал Паша, — кажется, ясно, — и стал всё кругом обследовать.

Вдруг в дверях появилась Галя. Следом за ней маячил майор Загоруйко:

— Что тут у вас происходит?

Увидав эксперта-лаборанта, Алёшенька бросил скакать, и стал как вкопанный.

— Мутабор, — только и промолвил он. Глаза Алёшеньки замигали с такой скоростью, словно собрались выкатиться из орбит, выскочить в коридор, подняться по ступенькам, покинуть управление угрозыска, и запрыгать по Еврейской улице к парку им. Тараса Шевченко.

— Сволочь! — заорал вдруг Мироненко, вынимая из мусорного бака кусок газеты, и обнюхивая его, — он его салом накормил, тварь!

На Алёшеньку, который прекратил совсем валять дурака, и смотрел во все глаза на Галю, резко накинули одеяло, легонько скрутили и понесли в его кабинет. Эксперт-лаборант шла рядом, бережно придерживая пострадавшего. Присутствие её удивительно благотворно действовало на организм Алёшеньки. Он что-то шептал на непонятном никому языке, и держался за рукав Галиной кофты, уцепившись за него намертво. Сзади товарищи несли его испачканную ушанку.

— Где эта гадина? — кричал Паша. Попадись ему сейчас под руку Курицын, Мироненко, конечно, дал бы ему в морду, и загремел бы на гауптвахту за нарушение субординации. Но пана старшего лейтенанта, на его счастье, нигде не было видать. Часть депутации двинулась к кабинету Виктора Фёдоровича, но Оксана сказала, что шефа сегодня не будет.

— Хорошо, — сказал Мироненко зло, — я тогда Загоруйко рапорт подам.

— Так, надо доказать, Паша, — что это Володькино сало.

— Бля буду, докажу, — все магазины в округе опрошу.

— Брось!

— А, вот, нет. На принцип пойду. Больше он туда не пойдет, будет здесь в кабинете работать.

Спустя полчаса Алёшенька пришел в себя. Пришлось отпаивать старшего оперуполномоченного молоком. От того он был уже слегка подшофе. Сказать, что с ним приключилось, он не мог: ничего не помнил. Паша ни во что его пока не посвятил, решил, что завтра расскажет.

— Ну, давайте, что ли…

Все трое чокнулись с Алёшенькой молоком.

— Ты особо-то не налегай.

Галя вдруг и говорит:

— А знаешь что, друг любезный? А приходи-ка ты ко мне завтра на вареники с вишней.

— Правда?

— Правда, ты же мне вроде теперь, как брат нареченный: жизнь спас. Так что, с меня — борщ и вареники.

— Хорошо, — молвил Алёшенька, и глупо улыбнулся.

В кабинет заглянул Костик.

— Ну, чего, везем пострадавшего?

Было уже полседьмого вечера. Алёшеньку, хоть он и сопротивлялся, стали собирать, чтобы везти домой на машине. Отпускать его в таком состоянии никто не хотел.

— Минуточку, — Алёшенька подошел к трехлитровой банке, где плавал карась, встал так, чтобы никто не видел, чего он делает, сунул внутрь ладошку, ловко ухватил рыбку всеми четырьмя пальцами за хвост, вынул и положил себе в рот, — пардон.

Паша вздохнул:

— Все никак не привыкну, — и принялся писать рапорт на имя подполковника Гонюковича В. Ф. о нарушении старшим лейтенантом Владимиром Владимировичем Курицыным инструкции И-193 от 24 января о недопустимости хранения и употреблении сала в помещениях уголовного розыска города Одессы.

— Давай. Только поподробнее, — сказал Алёшенька после того, как выпустил карася в аквариум.

После вчерашнего он чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Употреблять сало ему нельзя было ни в коем случае, оно действовало на организм Алёшеньки весьма странным образом — как сильнодействующий наркотик. На сей счет в Одесском угрозыске имелась подробная инструкция, которая категорически запрещала хранение и употребление в стенах управления сего продукта. Движения Алёшеньки были несколько неестественными, пальцы рук и веки дрожали. Он никак не находил в кабинете места, где бы мог чувствовать себя комфортно, то снимал шапку, то вновь надевал на гладкую свою голову. Сел на стол, помахал ногой и слез. Перебрался на свой стул, но и там долго не смог просидеть. Прислонился к стене, отлип от нее и стал ходить кругами по кабинету. На лбу его выступала испарина, и он ежеминутно отирал пот со лба желтым клетчатым платком.

— Вроде, мотив есть. Он — начальник училища. Единственная дочка влюбилась в курсанта — голь перекатную, сельскую. И не просто влюбилась, а выскочила замуж. Тут любой на его месте рассвирепеет.

— Нет, — сказал Алёшенька, — это тупик.

— Почему?

— Ничего не сходится. Зачем в этом деле изотоп? Вот если бы они были связаны через эту радиоактивную штуковину — тогда бы были зацепки. Например, генерал-майор велел ему устранить кого-нибудь, а курсант отказался. И заодно начал шантажировать. Может, он потому и женился, что Гёдзь у него на крючке был, и никак на этот неравный брак не рыпался.

— Точно!

— А это — ни туда, ни сюда. Орудие убийства нашли?

— Нет. Избавился, наверное.

— Как сокурсники Петра характеризуют?

— Прожженный карьерист. При обыске нашли у него дневник, куда он мысли всякие писал. Ужасные записки: он себе целый план выстроил на тридцать лет. Перво-наперво жениться на дочери начальника, потом — родить двоих мальчиков, а когда вырастут — жену бросить и уехать в Америку. И жить в свое удовольствие в Майами.

— Занятно. Жене, надеюсь, не говорили?

— Вдове теперь уже. Нет, конечно. О мертвых либо хорошо…

— De mortuis aut bene, aut nihil. Маша хорошая девушка, добрая.

— А ты чего, по-латински умеешь?

— Нет, я совершенно латинского не знаю. Но, видишь, как сала поем, так у меня экстрасенсорные способности проявляются. Могу на другом языке даже говорить. Слушай, Паша, а в доме что-нибудь фонило?

— Не в курсе. Позвонить Сереге?

— А, давай, позвони. Заодно, спроси на денек дневник, я его почитать хочу, может, там какие зацепки будут?

Паша набрал приятеля из военной прокуратуры, но тот не отвечал.

Зазвонил внутренний телефон.

— Вий вызывает. Обоих.

— Пойдем.

— А ты не думала от него забеременеть?

— Что я, дура, что ли? — воскликнула Артуру Диана, — еще какое чудовище родится! Боже упаси!

Они сидели в его мерседесе, и пили купленные в старбаксе на Дерибасовской кофеи.

— А тебе и заботы не будет, его сразу на опыты заберут.

— Да зачем мне?

— Но я думаю, что никто не родится. Это — как если человека с обезьяной скрестить.

— Ну, спасибо.

— Но если бы что-то получилось — это было бы шедеврально! Роды — самые лучшие, в Швейцарии, под наблюдением специалистов. Представь только: ты — первая в мире мать нового биологического существа. И не человека и не инопланетянина.