Э. Дж Пирс - Дорогая миссис Бёрд… [litres]

В редакции не было ни души, и я полезла в ящик за письмами, начав с поклонницы мистера Коллинза, а именно его киноколонки, просившей отослать ей фото с подписью на память. Меня это позабавило, и я уже предвкушала, как он поменяется в лице, прочитав это. Надеюсь, удар его не хватит.

Дальше меня ждало письмо в нашу колонку, писала дама сорока пяти лет, проигрывавшая в битве с двойным подбородком. Такие опусы миссис Бёрд обожала, и мне было жаль миссис Двойной Подбородок, на которую обрушится поток грозных увещеваний.

Следующее оказалось весьма странным. Напечатанное на машинке, без конверта и обратного адреса, оно было подписано «Л».

Я принялась за чтение.

Дорогая миссис Бёрд,

Пожалуйста, помогите.

Стыжусь вам писать, но мне больше ничего не остается. Я подвела всех, кто мне дорог. В этом году меня покалечило во время очередного налета, а сейчас, кажется, у меня нервы совсем расшалились. Едва я слышу звук летящего самолета или любой громкий звук, как схожу с ума от страха. Я больше не могу выходить из дома или гулять, и мне кажется, что к привычной жизни я уже никогда не вернусь.

Мне уже доводилось читать такое. Многие проходили через это, терзаясь не только от пережитого ужаса, но и того, что больше не могут выполнять свой долг.

Конечно, не стоило так казнить себя. Нельзя просто так взять и сделать вид, что с тобой ничего не случилось. Сейчас я как никто другой понимала этих людей. Даже до той ночи я всегда сочувствовала тем, кто боялся взрывов, громких хлопков или просто темноты и незнакомых мест, ответив некоторым из них и попросив миссис Бёрд напечатать одно из писем с ответом в журнале, на что та ответила категоричным отказом.

– Бесхребетность, мисс Лейк. Вот главная проблема этих женщин. Все эти причитания не помогут выиграть войну. Нужен стержень внутри и желание продолжать борьбу.

Таков был классический ответ миссис Бёрд, считавшей подобные чувства проявлением слабости, недостойной и неприемлемой. От всех она требовала одного – беспощадной твердости и дисциплины. Неудивительно, что люди приходили в ужас от подобных советов.

Я считала, что вполне естественно бояться падающей тебе на голову бомбы – никто в своем уме не стал бы бахвалиться в такую минуту, и это не делало его ни слабаком, ни трусом.

Я закусила губу. Может быть, я не слишком-то объективна?

Нет.

Ничуть нет. У этой девушки, как и у всех остальных, есть право на страх. Я была уверена в том, что им нужна поддержка, а не лекция о бесхребетности.

Я снова взялась за письмо.

Обещаю, что не стану обузой. Выйду на работу, как только разрешит врач, и я смогу более-менее уверенно двигаться. Но теперь я чувствую себя ужасной трусихой, и мне от этого еще хуже.

Недавно погиб мой жених. Не думаю, что смогу полюбить кого-то другого.

Я напряженно вглядывалась в строчки.

Не хочу ни с кем говорить, даже с лучшими друзьями.

Кажется, меня осенило.

Взглянув на подпись, я не смогла узнать почерк. Но судя по всему остальному…

Могла ли Банти написать его?

Мне ужасно не хватает его, я не могу описать, насколько сильно, но я знаю, что есть и те, кому приходится гораздо тяжелее, чем мне, и стоило бы взять себя в руки. Сотни девушек моего возраста работают для фронта, а ведь у каждой семья, и никто не жалуется, а мне так стыдно – я до смерти боюсь самолетов и сирен.

Вы, наверное, считаете меня размазней, но я просто боюсь, что опять случится нечто подобное. Вы писали о том, что каждый должен вносить свой вклад в борьбу с врагом. А что остается мне – жалкой в своей беспомощности и одинокой?

Искренне ваша,

Положив письмо на стол, откинувшись на спинку стула, я оглядела офис, как будто ответ на вопрос крылся где-то здесь, что было невозможно. Вся эта история с письмом была невозможной.

Я одернула себя, еще раз взглянув на конверт. На штемпеле стояло «Уэст-Уиттеринг», а от Банти это было слишком далеко, и я точно знала, что знакомых там у нее нет. И все же…

На долю секунды допустить, что письмо от нее. Глупо, конечно, да и что, если так? Ничего не менялось. Что, если Банти думает о том же? Что, если ей так же плохо, и она не может найти в себе силы, чтобы просто поговорить со мной?

Нужно написать ей. Рассказать об этом письме. Может быть, так ей будет проще принять решение. Может, это что-то изменит.

Дорогая Банти,

Нам написала девушка, не находящая себе места от страха. Все вокруг пугает ее, и она не может никому об этом сказать, стыдясь этого.

И я подумала, что это ты…

Да уж, именно такое письмо хочется получить после того, как тебя чуть не раздавило, и погиб твой жених, причем из-за той, что сейчас напоминает тебе, как ты страдаешь и как стыдишься этого.

Придумай что-нибудь получше, Лейк.

Отбросив все мысли о подруге, я перечитала письмо еще раз. Какая разница, кто его прислал, Банти или нет? Все равно оно невероятно грустное.

Девушка, потерявшая все самое дорогое, но пытающаяся найти в себе силы для того, чтобы жить дальше и продолжать бороться.

Я не просто соболезновала ей или переживала. Я ей гордилась. Гордилась тем, что она открыто говорила о своих страхах. И таких девушек было много.

В конце концов, кто из всех нас может сказать, что никогда так себя не чувствовал? Тайком от всех, замкнувшись в себе, чтобы никого не беспокоить.

Я вспомнила, как Уильям и ребята спасали детей на Монмут-стрит, пока я стояла на тротуаре, до смерти перепуганная, беспомощная, боялась, что кого-то из них, а может быть, всех разом завалит и они умрут. Когда мы с Роем бежали по Пиккадилли, я тоже боялась – того, что ждало меня в «Кафе де Пари». Боялась каждый раз, заслышав телефонный звонок, слишком ранний или слишком поздний – от таких добрых вестей не жди.

Но никогда никому не рассказывала об этом. Никто не рассказывал. Газеты, радио, журналы – все, как один, трубили про решимость и боевой дух. На их страницах кипели битвы, чествовали победителей. Советовали держать планку, содержать дома в чистоте и порядке, пока не вернутся мужья, так как за это они и сражались – чтобы было, куда возвращаться. Следить за собой, за прической, быть опрятной, чтобы Гитлеру стало ясно, что нас нельзя сломить. И после полугода непрерывных бомбежек читательницам советовали приберечь для свидания красивые кофточки и красную помаду!

Но как часто мы поощряли их усилия? Когда в последний раз со страниц звучали слова благодарности? Когда кто-нибудь скажет, что на самом деле мы из плоти и крови, а не железа?

Я знала, как тяжело сейчас этой девушке и как ей нужны друзья. Достав чистый лист из верхнего ящика стола, я скормила его машинке.

Дорогая Л.

Большое спасибо, что написали мне. Как жаль, что вам довелось пережить такое. Все в нашей редакции надеются, что вы как можно скорее выздоровеете, и соболезнуют вам в связи с потерей любимого.