Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все

– Да, кстати, – сказал Мартин, – ты дала объявление в «Геральд» о стороже для коттеджа?

– Нет. Они берут за это сумасшедшие деньги. Я дам его в местную газету.

– Толку будет гораздо меньше.

Элис вся кипела и, накладывая десерт себе и Мартину, сердито стучала ложкой, а невозмутимый голос диктора сообщал о тревогах мира.

Они считают, что она обязана все для них делать. Что они знают о жгучей боли, терзающей ее с той самой минуты, когда Обри Рейнбоу лишил ее единственного приятного знакомства, которое могло бы завязаться у нее в этом затхлом Уголке?

Часы пробили четверть, и Лиз подскочила.

– Я должна бежать. Я обещала Младшему Маку привезти ему все к половине восьмого, чтобы он успел в типографию. Можно, я возьму машину, папа?

– Не прежде, чем я узнаю, какое еще потрясение вы готовите миру.

Голос Мартина был сух.

Лиз опасливо посмотрела на отца.

– Тебе это действительно интересно или из желания поддержать разговор?

– Я хочу знать, это вполне естественно.

– Для твоего пищеварения будет лучше, если ты останешься в неведении.

– Не кажется ли тебе, что после этого ужаса на прошлой неделе мы имеем право знать, в чем дело? – раздраженно спросила Элис.

– Мне казалось, что мы уже давно согласились предать вышеупомянутое происшествие забвению.

Но Элис это не остановило.

– Как, по-твоему, мы себя чувствовали бы, если бы тебя заперли вместе с остальными?

– Наверное, так же, как родители Чаплина, когда он сжег в Вашингтоне свой военный билет.

– Это non sequitur [5], Элизабет, – строго сказал Мартин. – Если мы, как ты выразилась, и согласились предать это происшествие забвению, то лишь на подразумевавшемся условии, что оно не повторится. И не забудь: нам – всем нам – очень повезло, что сержант узнал тебя, когда ты назвала свою фамилию, не то…

– Не то правосудие свершилось бы согласно требованию закона?

– Это не тема для шуток, – сказал Мартин.

– Я не шучу, – ответила Лиз.

– Для меня было таким ударом, – вмешалась Элис, – когда я увидела в «Геральде» эту твою фотографию с открытым ртом…

– Тебе было бы приятнее, если бы я его закрыла?

– Розмари, наверное, никогда тебе этого не простит. Не прийти на день ее рождения – и ради чего?

– Уж Розмари меня совсем не трогает. Ее и задело только то, что «Геральд» напечатал наши фотографии, а не ее. Да без этой фотографии она даже никогда не узнала бы, что мы не пришли.

– Об этом говорил весь Уголок.

– По крайней мере у них появилась новая тема для сплетен.

Лиз взяла с буфета яблоко. Ее рука дрожала.

Элис сердито смерила ее взглядом.

– Неужели ты собираешься выйти в этих ужасных брючках в обтяжку? Точно Гамлет в этом отвратительном фильме.

– К несчастью, она более упряма, – вставил Мартин.

Элис продолжала почти визгливо:

– Не могу понять, как вы, нынешняя молодежь, отличаете юношей от девушек.

– Инстинктивно.

Лаконичный ответ Лиз окончательно вывел Элис из себя. Она злобно повернулась к Мартину.

– Почему ты не заставишь ее вести себя прилично?

– Научи меня, как это сделать! – возразил Мартин и продолжал, обращаясь к Лиз: – Ты так и не ответила мне, что ты намерена делать теперь.

– Отвезти это в комитет.

– Что «это»?

– Машинописный экземпляр объявления о семинаре по положению во Вьетнаме.

– Ты знаешь, что я против всего этого.

– Не понимаю почему. Ты же всегда проповедуешь необходимость хорошо информированной демократии. Вот мы ее и информируем.

– Тем самым ты признаешь, что вы ходили на демонстрацию протеста, не зная, против чего вы протестуете?

– Мы-то знаем. И организуем семинар для честных людей, которые знают об этом меньше нас, но считают своим долгом узнать больше.

– И ты уверена, что ты достаточно компетентна, чтобы учить других?

– Нет, но будет выступать много вполне компетентных людей.

– Какие-нибудь демагоги-политиканы.

– Только один. Кроме того, профессор из Канберры, протестантский епископ…

– В хорошеньком обществе он очутился! – заметила Элис.

– Христос был Князем Мира.

– Все они красные, – фыркнула Элис.

– Ты считаешь красными двенадцать англиканских епископов, которые послали письмо с протестом нашему премьеру? И знаменитого писателя-католика, который побывал во Вьетнаме?

– Я считаю, что им не следовало бы вмешиваться не в свое дело!

– И пятьсот университетских профессоров и преподавателей, которые поддержали этих епископов, тоже вмешались не в свое дело?

– Их следовало бы всех упрятать за решетку.

– И заодно тысячи «преступников», которые посещали семинары в государственном университете и в университете штата – семинары, дважды передававшиеся по телевизору?

– Я его выключила.

Лиз возвела глаза к небу.

– То же сделал бы и Понтий Пилат, – произнесла она с глубоким вздохом.

– Кто им платит? – осведомился Мартин.

Ноздри Лиз раздулись.

– Они так же не ждут платы, как не ждешь ты, когда читаешь лекции в клубах иммигрантов!

– Приношу свои извинения. Но я хотел бы знать, считаешь ли ты, что они лучше осведомлены о положении вещей, чем правительство?

– Судя по тому, как оно себя ведет, – гораздо лучше. Разве ты не читал в сегодняшней газете сообщение военного корреспондента, который спрашивает, не собираемся ли мы последовать примеру немцев и, когда все кончится, сделать вид, будто мы ничего не знаем об ужасах, творящихся во Вьетнаме? А раз тебя это интересует, почему ты не пойдешь и не послушаешь сам, что могут сказать лучше информированные люди?

– Нет, благодарю. Когда я голосую за правительство, я тем самым признаю, что оно разбирается в политике лучше меня, точно так же, как оно признает, что я более компетентен в чисто юридических вопросах.

– И ты ничего не имеешь против планов эскалации этой ужасной войны, которые сейчас обсуждаются?

– Я считаю, что специалисты, обсуждающие их, разбираются в ситуации лучше, чем я.

– Даже несмотря на то, что некоторые наши газеты, многие ученые, писатели, епископы, римский папа и все остальные люди осудили эту войну?

– Все остальные ее не осудили. И я имею в виду не только себя. Есть немало достойных людей, которые считают, что у нас нет выбора, поскольку северовьетнамцы отказываются от переговоров.

Лиз с отчаянием возвела глаза к потолку.

– Я же дала тебе листовку с текстом официального заявления и точными датами, которые они предлагают для начала переговоров.

– Пропаганда! – презрительно бросила Элис.

– Со стороны американской прессы?

Мартин продолжал, словно не слыша их:

– Я не отрицаю, что мне эта война не нравится. Я вообще против всяких войн. Но если мое правительство после зрелого размышления сочло, что наш долг участвовать в ней, то я принимаю его решение, как бы неприятно оно ни было.