Люси Эдлингтон - Алая лента

Однажды мимо нас прошла Карла со своей собакой по кличке Пиппа. Собака тяжело дышала и рвалась вперед. Карла резко дернула поводок, и Пиппа, моментально успокоившись, пошла рядом со своей хозяйкой.

Карла не обратила на меня никакого внимания. Для нее я была еще одной полосатой. И только накануне в примерочной она хвасталась своим загаром. Я сшила для нее лимонно-желтый сарафан, который Марта снова приписала себе. Карла знала, что Марта лжет, я уверена.

— Как думаешь, Марта сможет сшить мне купальник?

— Уверена, Марта сможет, — ответила я скромно.

К этому времени мне уже разрешалось находиться в примерочной наедине с заказчицами. Натирать полы и убираться меня больше не заставляли. Шила, пока у меня не сводило пальцы и не начинало двоиться в глазах. Так усердно работать мне не доводилось еще никогда. Раньше в моих планах было учиться портновскому искусству дома у бабушки, потом накопить денег и получить дополнительное образование в торговом колледже. После этого начать свое дело в мире модной одежды — с самых низов и подняться до владения собственным салоном.

Конечно, мое пребывание здесь не входило в планы, но это не значит, что я не могу продолжать учиться. Неожиданно полезной оказалась Марта, она поделилась со мной многими портновскими секретами:

— Я же сама у самых лучших мастеров училась.

И все же Карла хотела, чтобы я шила для нее новую одежду, а не Марта.

Однажды, раздевшись из-за жары до белья, Карла, развалившись в примерочной, листала последний номер «Мира моды», ворча себе под нос:

— Мне нужно поработать над своим загаром, а для этого нужны шорты. Я смотрела в универмаге, но там меня ничто не впечатлило. Вот взгляни… — Она жестом подозвала меня к себе так, будто я была нормальным человеком, а не полосатой. Я наклонилась над гладким плечом Карлы, пахнущим мылом, и мы вдвоем стали рассматривать фотографии сияющих от счастья девушек, позирующих в купальниках и парео на берегу моря. — Как ты думаешь, в шортах я была бы похожа вот на ту, которая справа?

— Да, только еще красивее, — ответила я.

— В шортах я стану звездой бассейна.

— В Биркенау есть бассейн? — выпалила я раньше, чем успела подумать.

— Не для твоего народа, — раздраженно ответила Карла. — Только для настоящих людей.

Она вытащила из кармана своего френча серебряный портсигар и эффектно со щелчком раскрыла его, как звезда казино. В портсигаре лежало пять сигарет. Я смотрела на них, все еще оглушенная ее небрежными словами: «Не для твоего народа» .

Как она могла? КАК ПОСМЕЛА? Я стою рядом с ней, дышу тем же воздухом, потею от той же жары, и при этом она не считает меня настоящим человеком? Только потому, что она ходит в приличной одежде, а я в полосатом мешке с прорезями для рук? А если поменяться одеждой, что тогда?

Мое раздражение утихло. Даже обменявшись одеждой, мы с Карлой не сравняемся. Карла была человеком, я — больше нет.

Еще задолго до войны полные ненависти люди у власти составили списки тех, кого они хотели стереть с лица земли. Сначала это были люди, которые думали иначе. Потом люди с физическими или ментальными расстройствами. Люди другой религии. Люди другого народа.

Стоило попасть в список, и ты больше не человек. Ты станешь номером, если захочешь жить. И в зависимости от того, в каком он окажется списке, тебя ждет либо скорая смерть, либо отправка в Биркенау, что в принципе одно и то же.

Карла тряхнула портсигаром, очевидно, предлагая сигарету.

Как поступила бы Роза?

Отвергла бы безумную щедрость Карлы.

Как поступила бы Марта?

Постаралась остаться в живых.

Я взяла все пять сигарет.

Карла прошла мимо нас по плацу. Мой ряд облегченно выдохнул. Большинство надзирательниц во время нудной, бесконечной проверки предпочитали стоять в стороне, в тенечке, предоставляя считать заключенных своим помощницам — капо. Ведь до тех пор, пока числа в списках не сойдутся, проходило иногда несколько часов. А мы все это время жарились на солнце, как яичница на сковородке.

Каждый день рядом со мной стояла Роза. По ее взгляду было понятно, что мыслями она далеко. Мои мысли тоже были не здесь: я мечтала о ведерке лимонного мороженого. Целой ванне лимонного мороженого. Эти мечты помогали мне отвлечься от всего, что творится вокруг меня, и ничего не слышать, не видеть, не чувствовать запахов. Только так можно было продержаться здесь.

Однажды, когда мы бежали после проверки в свою мастерскую, я вдруг увидела, что голова Розы не покрыта. Ходить в разной, как у нее, обуви, было делом рискованным. Ходить с непокрытой головой — просто безумием.

Я остановила ее и схватила за руку:

— Твой платок! Ты его потеряла! Роза, когда же ты перестанешь терять все подряд?

Честно говоря, Роза была безнадежна. Она уже потеряла ложку. Нам всем выдали по миске и ложке, без них есть невозможно. И Розе пришлось пить суп прямо из миски, и ее это не волновало. «Экономия на мытье посуды», — шутила она, как будто здесь можно было вообще что-нибудь помыть.

— Наверное, в твоем дворце все ложки были серебряными? — поддела я ее.

— Конечно, — закивала Роза. — Армии слуг постоянно приходилось их полировать. Даже особые вилочки были для ананасов, предмет гордости домоправительницы. Люблю ананасы. Они снаружи такие колючие, но внутри… ярко-желтая мякоть и сок… Напиток богов.

Я облизнула свои потрескавшиеся губы. Никогда в жизни не пробовала ананасовый сок.

— Но где твой платок? Его кто-то украл?

— Нет! Там, на проверке, была одна женщина. Ты не видела? Она стояла перед нами.

— Никого я не… Погоди, та, что упала в обморок? — Я вспомнила возню, которая началась после того, как женщина впереди села на корточки и пережидала дурноту. — Пожилая женщина?

— Я отдала ей свой платок.

— Ты с ума сошла? С тобой солнечный удар случился, что ли? Потому что если нет, то скоро будет. Зачем ты отдала его?

— Он был ей нужен.

— Как и тебе! Марта убьет тебя, если ты не будешь одета, как положено. Что это вообще за женщина?

Роза изящно повела своим маленьким беличьим плечиком и ответила:

— Не знаю. Она просто кто-то. Никто. Она выглядела такой печальной и одинокой. И взгляд у нее был… потерянный, понимаешь? Она дрожала, когда я повязывала ей платок. Даже не могла произнести «спасибо».

— Так неблагодарно.

Роза покачала головой:

— Скорее всего, она забыла, что к ней могут хорошо относиться, что есть еще то, за что благодарят. И она не пожилая. Она могла бы быть моей матерью или твоей. Послушай, Элла, разве тебе не хотелось бы, чтобы кто-то где-то заботился о твоих близких?

Эти слова заставили меня замолчать.

Ту женщину мы больше не видели.