Сергей Синякин - Горькая соль войны [сборник]

Офицер заглянул в ров, пожал плечами и двинулся к машине, меланхолично постегивая стеком по голенищу сапога и уже совершенно не сомневаясь, что город падет в течение нескольких дней и солдаты — как они обещали фюреру — обязательно смоют степную пыль со своих сапог в реке, которую русские называли Волгой.

Зойка Семенова санинструктором была при отряде ополчения, что стоял на Нижнем и прикрывал подходы к тракторному заводу. Как раз тогда морячки с Тихоокеанского флота пришли — тоже Сталинград защищать. Ребята были фасонистые и не торопились сменить свои клеши и бушлаты на пехотные гимнастерки.

Вот один из них и подкатил к Зойке со своей военно-морской любовью. Но Зойка была с Вишневой балки, а там с такими ухажерами привыкли быстро управляться.

— Отвали, — сказала Зойка. — Солнце застишь!

Морячок, однако, не унимался и проходу Зойке не давал. Стыдно было перед подружками.

Звали морячка Ильей, и был он из себя ничего — но война же. Не то время, чтобы амуры крутить.

— Слышь, морячок, — сказала Зойка. — Плыл бы ты на свой Дальний Восток. Как его там у вас называют — компáс дать?

— Глупая, — обиделся Илья. — Я же серьезно.

Через некоторое время морякам пришлось выдержать жестокий бой с немцами на Сухой Мечетке. Много их ранеными принесли в землянки ополченцев, чтобы с оказией переправить на левый берег — на правом их резать некому было, да и условия не подходили для продолжительного лечения. Зойка делала вид, что ей все равно, а потом не выдержала и прошлась по землянкам, заглядывая в лица раненым морячкам. Ильи среди раненых не было, но потому и непонятно выходило — радоваться или горевать. Ведь если человека нет в раненых, то необязательно он будет среди живых, вполне он мог и в убитых оказаться.

Один из морячков, узнав Зойку, поманил девушку к себе:

— Илюшку ищешь? — спросил он. — Не ищи, милая. На моих глазах… Хотел бутылку с горючкой в танк бросить, а пуля в нее попала. Как факел заполыхал… Схватил бутылку и горящим на танк бросился. Танк-то он сжег, да ведь и сам сгорел. — Посмотрел на Зойку жалобными глазами и тихо попросил: — Мне бы попить!

— Нельзя тебе пить, — машинально сказала Зоя. — У тебя ведь проникающее в живот.

Она вышла из землянки, огляделась по сторонам, убедилась, что никто ее не видит, и тихонько завыла, вытирая мокрые щеки жесткой пилоткой.

Губы у этого Илюшки были… красивые губы. Такими губами только целовать.

Немцы подъехали к Дворцу пионеров на набережной в трех автомобилях, крытых брезентом.

Выкатились мышиной россыпью из машин, рассыпались по близлежащим домам и осмелели, выяснив, что русских поблизости нет. С осторожным любопытством они заглянули в дом, вошли в вестибюль и, увидев гипсовое изваяние Сталина, повергнутое взрывом снаряда на пол, столпились вокруг него и оживленно загалдели.

Откуда-то появился фотоаппарат, один из солдат под одобрительные крики остальных сел, наставил на русского вождя автомат, делая вид, что берет его в плен. Находившиеся в вестибюле солдаты весело захохотали. Рыжий детина с небритым подбородком походил по комнатам, нашел венский стул с гнутой спинкой, ловко вышиб из него сиденье и, спустив штаны, с нарочито скромным видом устроился на стуле рядом со Сталиным.

— Ja, ja, — радостно закричали товарищи. — Wunderbar!

Под стул полетела прилично измятая русская пятирублевка, заставив солдат в очередной раз зайтись в хохоте и начать аплодировать весельчаку.

Влетевший в вестибюль снаряд был случайным, его наугад выпустила по городу батарея, стоявшая на Сарпинском острове. Снаряд взорвался, высекая осколками из гипса белую крошку, разметал столпившихся в вестибюле солдат, сбросил с испоганенного стула рыжего, небритого немца.

Фридрих Редлер пришел в себя, открыл запорошенные гипсовой крошкой глаза и испуганно подумал, что не следовало так смеяться над русским фюрером. Говорили ведь, что он очень жесток и мстителен!

В воздухе пахло жженой пластмассой, неподалеку кто-то протяжно стонал, рядом с гипсовой фигурой неприлично белел обнаженный, неподвижный зад рыжего, а Фридрих, не отрываясь, смотрел на окровавленную, оторванную до колена ногу в сапоге с коротким, уширенным голенищем, тупо пытаясь сообразить, почему она кажется ему такой знакомой.

Сталин поднялся на трибуну Мавзолея, поежился под колючим снежком, падающим с серых небес, и одобрительно сказал:

— Везет большевикам!

Несмотря на ситуацию на фронтах, он все-таки решил не отказываться от парада. Прямо с площади полки отправлялись на передовую. Участие в параде имело чисто психологическое значение. Советские войска должны были воодушевиться, немцы — испытать негативные чувства — даже попытаться подвергнуть парад бомбежке они не могли из-за пасмурного ненастья. Теперь им предстояло задуматься над тем, сколько сил осталось у Красной Армии, если в разгар тяжелейших боев русские не отказываются от привычного проведения праздника? Маршал Буденный на коне выехал из Спасских ворот, объехал выстроившиеся на площади войска и поднялся на трибуну Мавзолея к другим членам правительства.

Ноябрьский парад поднял настроение людей. Речь Сталина пересказывали в сталинградских очередях.

— Александра Невского вспомнили, — сказал кто-то в толпе. — Дмитрия Донского, Суворова, Минина с Пожарским!

— Ну, теперь дадут немцам прикурить, — сказал безрукий инвалид, стоявший в очереди за продуктами, положенными ему по карточкам.

— Не кажи гоп, — отозвался мужик в овчинном полушубке и цигейковой шапке. — Как же! Украину немцу отдали! Крым с Севастополем отдали! Говорят, в Крыму германец полтора мильена наших солдатиков побил, а уж сколько в плен забрали — колонны на километры растягивались!

— Заткнись! — закричал из толпы кто-то. — Братцы, что вы слушаете немецкого прихвостня? Он же самую настоящую агитацию среди нас пущает!

Толпа угрюмо молчала.

Мужик, высказавшийся о положении на фронтах, с испуганным видом попытался затеряться в толпе. Трое дюжих работяг не дали ему этого сделать, заломили руки и повели к дежурившему неподалеку милиционеру. Тот выслушал их, кивнул и повел задержанного прочь, записав данные тех, кто его привел.

— Вот и договорился, — скорбно сказала старуха в плюшевой кофте и пуховом платке, завязанном крест-накрест для тепла. — А разве Украина не под немцем?

— Ты, бабка, сама молчи, — сказал тощий подросток в демисезонном пальто и обшарпанных башмаках. — Правду решила искать? Загребут, не скоро домой вернешься. Домитингуешься, как этот дурень!

Принятый летом указ об ответственности за распространение ложных слухов, могущих вызвать панику и тревогу у населения, действовал неукоснительно. За неосторожные слова, сказанные в присутствии посторонних людей, можно было получить червонец. Без сомнения, мужчина ровно на этот червонец и тянул, уж больно неудачный день для своих высказываний он выбрал.