Евгения Батурина - Выход А [litres]

И я за паршивый зарплата этот гадюка терпеть буду? Который старуха колодец положил?

– Антонина, мы ждем! – повела мощным плечом Пеленгас. – Ты придумала тост? Почему твоя жизнь прекрасна?

Я медленно встала. Сегодня 14 декабря, значит – День восстания декабристов. Вот и я выхожу на свою Сенатскую площадь спустя сто девяносто лет.

– Да, я все придумала, – произнесла я, глядя в бокал, а потом подняла голову и посмотрела прямо в глаза Пеленгас. – Моя жизнь прекрасна, потому что я ухожу из вашего журнала, Галина Глебовна. Так получилось, что вы не прошли испытательный срок.

Я медленно-медленно выпила шампанское, ни с кем не чокаясь, аккуратно поставила бокал на стол, учтиво поклонилась вытаращенным глазам Пеленгас, встала и пошла к выходу.

Сильно накрахмаленная салфетка со стуком упала с моих колен на пол.

На улице меня окатило холодом – и настоящим, и нервным. Впрочем, подобие восторга я тоже ощущала. Вот сдам номер, отработаю положенные две недели – и свобода! Никакой гудящей лампы, грязной двери, лихих девяностых. И зарплаты никакой, но я даже завтра об этом не подумаю. Лучше подумаю, как добраться домой.

Можно вызвать такси, но там опять ржавые цепи, кастеты, зверобой – у меня сейчас нет на это сил. До метро недалеко, но холодно. Пешком далеко и еще холоднее. Мама у меня дома с Кузей. Может быть, Жозефина Геннадьевна Козлюк еще не спит?

Телефон зазвонил, и это была именно сестра Ж.:

– Привет! У тебя есть с собой очки? – быстро спросила она.

– Да!

– А ты в них на себя похожа? – уточнила Жозефина с надеждой.

– Говорят, нет. А если распущу волосы, то точно нет. Меня преподаватель по экономике всегда отмечала как отсутствующую, если я приходила в очках и без хвостика.

– Отлично! – возликовала сестра Ж. – Ты вообще где?

– В шикарном ресторане в Москва-Сити, конечно, – оскорбилась я. – Только что уволилась.

– Это ты молодец. Уходи оттуда. То есть никуда не уходи, я выезжаю. Будем спасать кошку.

Я решила не задавать дополнительных вопросов. В конце концов, сестра собиралась увезти меня из ресторана, где Пеленгас в кроваво-красной помаде жаждала крови. К тому же спасти кошку должен раз в жизни каждый приличный человек. Почему бы не сегодня.

Я закуталась в пуховик, отошла с дороги и стала ждать.

Жозефина приехала через пятнадцать минут, лихо припарковалась, замигала фарами и замахала руками. Видимо, неизвестной кошке требовалась очень скорая помощь.

Я прыгнула на пассажирское сиденье и уставилась на сестру: что случилось-то?

– Так, – зачитала она список требований. – Надевай очки. Распусти хвост. Лезь в мои сапоги. И отрепетируй какой-нибудь акцент. Сможешь?

– Хосподи, конечно, – сказала я голосом тети Иры. – А какой у тебя размер сапох?

– Тридцать восемь.

– У меня тридцать девять, так что я еще и хромать буду, надо?

– Не переигрывай! – предупредила Жозефина, стаскивая сапоги и надевая мои угги.

И мы помчались в ночь, в Верхние Лихоборы.

Сестра притормозила у серой многоэтажки, окруженной точно такими же серыми многоэтажками, и решила наконец объяснить мне мою роль:

– Ты, во-первых, скульптор из Ростова, во-вторых, Алиса. Это любимое Дарьино имя.

– Дарьино? Твоей бывшей Дарьи? – Я поправила вцепившиеся в меня сапоги.

– Да, – сурово ответила она. – Чудесное совпадение. А скульптор – любимая профессия Дарьи. Ты увидела объявление в фейсбуке и всегда мечтала завести лысую кошку. Чтобы ее лепить. То есть ваять. Ясно?

– Лысую кошку?! – закричала я голосом доктора Ватсона. – Вашу лысую кошку, которая похожа на замшевый диван? С серыми глазами…

– Не глазами, хлазами! – перебила жестко Жозефина. – Выходишь из образа. Не верю!

– Так объясни мне роль! – разозлилась я, будто капризная театральная прима. Сестра Ж. ссутулилась, как басовый ключ, и, глядя четко в руль, описала ситуацию:

– Сегодня я увидела в фейсбуке перепост о продаже кошки-сфинкса. Или, говорят, вы ее купите, или мы ее усыпим, потому что у хозяев страшная аллергия. Кошку я сразу узнала. Такую скорбь в глазах ни с чем не перепутаешь, к тому же бантик ей на шею Дарья покупала при мне. Я посмотрела исходный пост, и его составила дама, с которой сейчас живет Дарья. Дама – поэтесса. Автор сборника «Чахлые чакры». Людей не любит, животных тем более. Не работает, но зарабатывает как может.

– Просит, значит, поэтического убежища, – подытожила я, все еще влекомая ураганом «Антонина».

– Даже требует. Кошка им надоела, у Дарьи теперь другие интересы, и вот решили зверя благородно сбагрить. Но мне его не видать, как ты понимаешь, даже за миллион долларов. Поэтому я попросила Борю сделать мне на скорую руку фейковый аккаунт. Он назвал его Алисой Космодамианской, накидал туда фотографий очкастых женщин и скульптур, от настоящего не отличишь. Мы должны встретиться сегодня, сейчас. Я просила помочь коллегу, которая дала фотографии для аккаунта, но она заразилась от дочки ветрянкой. Тебя Дарья один раз видела, но с хвостиком и без очков. Кошка тоже видела, но никому не скажет. Справишься?

Я сделала лицо Робин Гуда, которого спрашивают, плачет ли он при виде лука.

– Харантирую! – поклялась я и пошла в адских сапогах навстречу Верхним Лихоборам.

Когда мы с лысой кошкой ехали обратно в лифте, я поняла, что она лысый кот. Было не сложно – я просто держала ее на руках кверху пузом, а она мурлыкала изо всех сил. Мужским густым басом. Лезть в переноску отказалась.

Мой акцент, заправленный в Жозефинины сапоги, имел успех. Дарья меня не узнала, поэтесса, разодетая в перья и фольгу, вообще не заметила, только деньги схватила чахлой анемичной рукой. Зато я увидела, что в гостиной у них каждая стена поклеена разными видами обоев. Наверное, элитными.

Береги крышку от стиральной машины, поэтесса!

– Твоя кошка – мужик! – предупредила я сестру, отнимая у нее свои угги.

– Не худшая новость дня, – парировала Жозефина. – Мы отвезем тебя домой. Заночевали бы, но попугай, наверно, против.

– Попугай всегда против, – согласилась я. – Это его принципиальная позиция. А настоящий кошачий корм у тебя есть?

– Теперь будет, – задумчиво сказала сестра. – Куда деваться. Бог дал зайку, даст и лужайку. Кот, тебя теперь зовут Зайка, имей в виду.

Кот никак не отреагировал: он привык к превратностям судьбы, но еще не привык к смене пола. Мурлыкал себе, грел салон и мои колени.

Мы подъехали к дому, в котором светилось одно окно – мое, в Нехорошей квартире. Мама всегда меня ждала.

– Я рада, что ты уволилась, – вспомнила вдруг Жозефина.

– А я пока не знаю, рада ли, – честно сказала я. – Но попробую. Пока, Зайка!

И оставила их вдвоем.