Луис Урреа - Дом падших ангелов

Он ответил коротким недоуменным движением бровей.

Голова опустилась, кудри рассыпались по плечам – примирение возможно. Она взглянула исподлобья, как волчица. Он вспыхнул, глаза влажно блеснули.

Ее левая бровь медленно приподнялась и замерла. Он смотрел на ее ключицы. Потом ниже, но в рамках приличий. Медленно подняв взгляд, встретился глазами с ней. Улыбнулся краем рта.

– Не дури, – сказала она.

Со двора вошла Перла за добавкой кофе.

– Es mi [137] Это мой (исп.). малыш! – воскликнула она, проковыляв к Младшему Ангелу, и ласково погладила его по лицу. Смерила взглядом их обоих и решительно заявила: – Даже не думайте.

Ла Глориоза скорчила ему рожу, наморщив нос, и, скрывшись за буфетом, принялась грохотать чем-то в раковине. С деланым раздражением. Родись он с гребешком на голове, перья уже встопорщились бы и он упорхнул бы на поиски самого красивого прутика для нее.

– Tu hermano esta en su cama [138] Твой брат в своей постели (исп.). . – Перла махнула в сторону комнаты, где отдыхал Старший Ангел. – Все время в кровати.

– Он, наверное, жутко устал.

– Siempre. Pobre Flaco [139] Всегда. Бедный Флако (исп.). .

Она озиралась, покачивая висящей на пальце кофейной чашкой. Младший Ангел забрал у нее чашку, подвел Перлу к маленькому алюминиевому столику и усадил.

– Я принесу.

– Спасибо. Leche [140] Молоко (исп.). , пожалуйста. Y azucar . [141] И сахар (исп.).

– Si .

– Сахар, побольше сахару.

Ла Глориоза отскребала вчерашние кастрюли, стоя спиной к нему. Подойдя вплотную и наклоняясь за кофейником, он тихонько втянул ее запах. Она почувствовала, как он льнет к ней, голубая электрическая молния полыхнула у ее шеи, но Глориоза не подала виду.

Он положил ладонь ей на спину:

– Позволь.

Глориоза подпрыгнула.

– Мне шестьдесят лет, – прошипела она.

– Шестьдесят – это новые сорок, – ответил он. – А мне за пятьдесят. Так что ты моложе меня.

Ей пришлось задуматься.

Кофейник громко булькнул.

– Не шути со мной, – сердито прищурилась она.

Кофе кипел. А он стоял так близко к ней, что чувствовал тепло ее тела. От нее пахло миндалем и ванилью.

Наверное, она не помнит, как однажды, когда оба они были на очень много лет моложе, на одном из редких сборищ в доме его отца она выпила слишком много коктейлей. Учила его мать танцевать латино. Ла кумбия. Румба. Ча-ча-ча. К концу вечера она изрядно надралась и, наткнувшись на него в коридоре около спальни, которую использовали как гардеробную, прильнула, настойчиво требуя: «А ну поцелуй меня на ночь, ты, плохой мальчик».

Он неловко чмокнул ее.

«Так женщин не целуют, – сказала она. И поцеловала его в губы. – Вот как целуют женщин». Сгребла свое пальто и исчезла, точно призрак из потустороннего мира.

– Я не шучу, – сказал он.

– Думаешь, это так просто!

– Это просто.

– O si, cabron? И чего ты от меня хочешь? – Она сдула прядь, упавшую на лицо. Вот ведь pendejo!

– Хочешь, чтобы я прекратил?

Она раздраженно швырнула кастрюлю в раковину. Уставилась в кухонное окно, на vatos , болтавшихся на дороге. Тряхнула кудрями. Вздохнула.

– Нет, – ответила наконец.

Он налил кофе, взял баночку концентрированного молока, сахар и отнес Перле.

– Растворимый? – спросила та.

– Нет. Из кофейника.

Перла скривилась. Эти старики, им лишь растворимый подавай.

На него она даже не глянула. Лишь повела бровью в сторону Глориозы.

– Колибри.

– Я?

Она молча подула на кофе.

А он размышлял, как бы объяснял значение этого слова студентам. Еще одна мексиканская идиома. Пчела? Нет. Шмель? Не-а. Колибри? Создание, перелетающее с цветка на цветок и собирающее нектар.

Он откашлялся:

– Я…

– Ступай поговори с братом, – оборвала его Перла.

Но сначала он задержался в гостиной, рассматривая документы, подтверждающие гражданство Старшего Ангела. Тот вывесил их в рамочке на стене, чтобы все могли восхищаться. По углам прикреплены миниатюрные американские флажки. Выцветшие фотографии детей – Индио и Браулио. Младший Ангел присмотрелся: а он был красавчиком, этот Браулио. Херувим прямо. И маленький Лало, пухлощекий и кудрявый. Минни, очевидно, еще не родилась.

Рядом висел большой семейный портрет. В массивной белой раме с золоченой резьбой в виде виноградной лозы. Мама Америка с фотографией отца. А вокруг нее Старший Ангел, Мэри Лу и Сезар. Вот так вот. Его они и не подумали пригласить. И вовсе не стремились выказать тем самым презрение. От этого еще обиднее почему-то.

За плечом возникла Минни.

– Вся наша семья, Tio , – сказала она.

– Почти.

Она удивленно посмотрела на него, потом на фото, опять на него, на фото.

– Ой.

– Да.

– Упс.

– Маленькая оплошность, – c деланой жалостью к себе произнес он.

– Личностный кризис, а?

– Все, тайна раскрыта.

– Ты не одинок, в смысле не ты один чувствуешь себя одиноко. Кое-кому из нас знакомо это переживание. – И она вышла за дверь и побрела по улице.

А ему пришлось сделать еще четырнадцать шагов до входа в спальню.

Ему было страшно.

Младший Ангел был уверен, что брат умер. Или что он в каком-нибудь жутком медицинском состоянии. Или от него воняет какой-нибудь дрянью, и им обоим будет неловко.

Но все страхи оказались напрасны. Старший Ангел сидел, опираясь на подушки. В белоснежной сорочке и удобных пижамных штанах. На ногах белые спортивные носки. И пахло от него детской присыпкой и чуть-чуть потом.

Старший Ангел проповедовал группе подростков, которые неловко переминались в изножье его кровати. У всех девчонок одна рука лежала поперек живота, словно поддерживая ребра, а вторая бессильно свисала. Парни затолкали кончики пальцев в карманы джинсов.

Старший Ангел вещал:

– Панда заходит в ресторан.

– Да, Папа.

– Si. Садится за стойку и заказывает еду и пепси.

– И что дальше, Пап?

– Он поел, выпил, вытащил пистолет и пристрелил повара.

– Чего?!

– А уходя, проорал: «Погуглите это!» – Старший Ангел улыбался, как городской сумасшедший, глаза блестели совершенно безумно.

Дети переглянулись.

– И чего, они погуглили?

– Конечно. И знаете, что там говорилось?

Они помотали головами.

– Там было сказано: «Панда. Растительноядное млекопитающее, которое питается листьями и побегами растений». – Он рассмеялся.

Дети опять переглянулись.

– До меня дошло, – выговорил толстенький пацан.

– Кыш отсюда, mocosos [142] Сопляки (исп.). , – распорядился Младший Ангел.

Подростки поплелись к двери.

– У меня нет соплей, – возмутился было толстяк.

По всей кровати разбросаны газеты. Старший Ангел по сто раз пересматривал страшные картинки. Мертвый малыш лицом вниз в полосе прибоя. Утонул и выброшен на берег, как маленький узел никому не нужной одежды. Старший Ангел видел, что младший брат глаз не сводит с фото. Он аккуратно сложил газету и пристроил ее на тумбочку у кровати.