Леонид Иванов - Леший

Спорый «беларус» по ухабистой дороге ехал медленно, а на замерзших кочках болота вообще передвигался еле-еле. Мужики, чтобы согреться, даже вылезли и шли следом за трактором, невольно охая, когда высоко гружёная тележка вдруг сильно заваливалась на ту или другую сторону.

Промерзшие топи проехали без приключений, дальше уже начиналась территория богатого соседнего колхоза «Заветы Ильича» с хорошей ровной дорогой, то взмывающей на пригорки, то стремительно падающей в глубокие низины, где колеса четко пересчитывали брёвна каждый год заново отстраиваемых мостов, потому что половодье с завидным постоянством прежние смывало и уносило в озеро. На половине дороги остановились у чайной, размяться и согреться чайком со свежими булочками.

— Дак што там тебе председатель про сто грамм для сугрева-то напутствовал? — лукаво поинтересовался Степан, когда мужики ватагой ввалились в просторное помещение придорожной столовой, именуемой со стародавних времён чайной.

— Дак это, так и сказал, мол, мужикам закажи по сто грамм чаю. Не больше. А то, ежели по большой кружке выпьют, в штаны напустят на морозе.

— Ладно, чаю можно и по полстакана, — согласился Иван. — Но ты уж уважь земляков-то, возьми по кружке пива. Когда-то опять попробовать доведётся?

— Вот с пива-то и будет гонять, — заартачился Леший. — И так уж время к обеду, а пока до района доберёмси да лён сдадим. Не опоздать бы на приёмный-то пункт.

— Да мы тут типереча мигом докатим, — пообещал Фёдор. — Возьми, Кенсоринович, по кружке пива.

— Тебе не возьму. И не проси. Забыл, как Вася Зайцев родного брата прав лишил за пьянку? А тибя-то уж подавно загребёт, ежели остановит да унюхает. Мужикам вон так и быть возьму по кружке. А Веньке тоже ишшо рано.

— А мне, дядя Аник, и не нада. Не люблю я эту казённую мочу. Вот домашнее пиво на сусле — другое дело.

За полчаса мужики отогрелись, залпом выпили по кружке пенистого с кислинкой пива и заторопились дальше в дорогу. Не доезжая до райцентра, Фёдор свернул по давно знакомой дороге на льнозавод, где в очереди стояли только два таких же прицепа, поэтому сдали соломку без хлопот. Правда, приёмщица попалась стервозная, страшно ругалась матом и всё норовила занизить сортность. И засорённость большую увидела, и, мол, не вылежалась соломка, и длину замеряла, отступая от корней сантиметра три и столько же не засчитывая у верхушек, и долго мяла в горстях, нюхала и клонила к тому, что выше четвёртого сорта принять не может. Но спасибо Анемподисту Кенсориновичу! Смотрел он смотрел на это дело, потом веско так молвил:

— Ты это, девка, тут не крути, как телок хвостом. Не придуряйси! Мы ить, пока не разгрузились, и в инспекцию проехать могём. Пущай там в лаболатории определят, ково ты тут нам мозги пудришь.

Приёмщица посмотрела на Лешего, заворчала что-то неразборчиво вполголоса, но смягчилась:

— Ладно, проежжайте вон к весам, потом к той скирде, разгружайтесь сами. У миня работников для вас не предусмотрено. — И стала заполнять документы.

Разгрузили быстро. При этом постарались мелкоту со дна тележки заложить хорошей длинной соломкой. Ещё ведь не раз ехать придётся, так чтобы на скандал не нарываться. С такой стервой, ежели что, потом кроме как техническим сортом на ветошь и рассчитывать не придётся.

В Доме колхозника как раз оказалась комната на шесть человек. Дежурная предупредила, что если кто появится, она к ним подселит, так что пусть вон ту крайнюю от двери койку не трогают и на неё не садятся. Кровати стояли изголовьем к стене, образуя посередине пространство, занятое большим круглым раздвижным столом, точно таким, как был куплен Фёдором себе домой сразу после женитьбы. Вокруг стола нетерпеливо ждали гостей грубо сколоченные табуретки. Скорее всего, их делали на уроках труда ученики местной школы.

— Ну, вот и устроились, — обвёл взглядом жилище Леший. — Тебе, Венька, как самому молодому место возле печки у выхода, чтобы ближе ночью на улицу в туалет бегать.

Мужики хихикнули и стали рассаживаться на накрытые байковыми армейскими одеялами кровати со скрипучей пружинной сеткой.

Степан несколько раз привстал, оценивающе проверяя прочность сооружения.

— Да не боись, Стёпа! — заметил Фёдор. — У нас в армии точно такие были в два яруса. Так эть никто за все время службы со второго яруса вниз не провалился. А там ить при отбое-то со всего маху плюхаются.

— От молодой! Он мне, деду, будет про армию сказки рассказывать. Так ить я не мене твово служил-то. И подъём-отбой не месяц, как ты на карантине, делал, а два года в ракетных войсках за сорок пять секунд вставал и ложился. Это вон Веньке надо, пока армейская кровать есть, тренироваться.

— Дак мне как раз завтра в военкомат Иван Михайлович наказал сходить.

— Ладно, тогда на сёдни тренировки отменяются. Ну, што, Анемподист Кенсоринович, веди ужинать. Ты у нас за главного. Теперь-то и мне можно сто грамм накатить, — Фёдор встал посреди комнаты и посмотрел на земляков, медленно переводя взгляд с одного на другого.

— А может это, мы тут поедим? — Иван тоже посмотрел сначала на Лешего, потом на остальных. Он не любил быть на людях, особенно в чужих местах и с незнакомыми чувствовал себя неловко. Это вон Федька, тот любил в компании себя показать. Особенно после первого стакана.

— Да мне тут Дарья с собой чево-то наготовила. Хотела пирог рыбный положить, да я не взял. Чо народ-то смешить? Знатьё бы, што вмистях ночевать будем, дак можно бы и взять, — Степан достал свою сумку и начал выкладывать на стол газетные свёртки. В одном был присыпанный сушеным укропчиком солидный кусок солёного свиного сала с торчащими дольками чеснока, в другом — каравай свежего домашней выпечки хлеба, пара крупных красных луковиц. У Ивана оказалось варёное мясо с наступлением морозов забитого бычка, Веньке мать положила пирогов с капустой и жареную печень, которую парень завсегда считал за деликатес. Леший захватил с собой отварной солёной щуки и тушёную тетёрку.

— Вот люди живут! — восхищенно воскликнул Фёдор. — А моя мне хрен с маслом показала. Говорит, мол, к маме поесть сходишь.

— Ой, дак ведь и вправду, ты же к тёще на блины пойдёшь! — Степан начал раскладывать снедь по столу. — Там тёщенька и чаю сладкого с блинами выставит, и водочки нальёт любимому зятю, — стал подтрунивать мужик, хорошо зная про отношения высокомерной тёщи к деревенскому зятю.

— Да пошла она! — отмахнулся Фёдор. — Не был я там со свадьбы и не пойду никогда. Нотации ихние слушать, что загубил девке жизнь. А водочки нам и Кенсоринович купит. Поди, не зажилит. Отдадим же завтра, как только получим свою большую зарплату. А, Анемподист Кенсоринович? Поторопиться бы надо, а то закроют магАзин. Это ить не у Зинаиды, ночью не попросишь.