Тимур Максютов - Зеркальные числа [сборник litres]

Он говорит «отставной», а не «бывший». Хороший дядька, понимает разницу. Бывших офицеров не бывает.

– Знаете что, профессор. В боевом уставе космофлота – две тысячи страниц. Наизусть заучить невозможно.

– Любопытно. И как же вы справлялись, голубчик?

– Да просто. Летел и бил всякую сволочь. А потом разбирался, что сделал по уставу, а что – по наитию.

– Да вы анархист, батенька, – вздыхает профессор.

Я вздыхаю в унисон. Мне и вправду стыдно. Этот трогательно интеллигентный старичок мне нравится – один из немногих здесь.

От одногруппников меня тошнит. Они годятся мне в дети. В одинаковых костюмчиках, одинаково прилизанные – как отпечатанные на принтере. Пол определяется только по татуировкам: зайчик над ухом – юноша, а если белочка – девица. В ушах – затычки наушников, на пол-лица – шторы стереоочков. Тьфу.

От скучных лекций хочется блевать, от нудных тестов мутит. Сто раз уже пожалел.

Хотя…

Первые три месяца на гражданке длились вечность. Я потыкался к хедхантерам: безнадега. Узнав, что я отставник, в ужасе блокировали аккаунт. Чугунный прав: никому не нужны бывшие герои космофлота.

По стерео одно и то же: торговые войны и сериалы, сериалы и торговые войны. Человечество не хочет воевать, но не хочет и сотрудничать. Каждый хватает кусок и тащит в свою норку.

И серая муть неотличимых ночей и дней. Соседка с психованным котопинчером на поводке. Резиновые губы куриной жопой:

– Вы курили в помещении!

– Это моя квартира. Могу курить, могу трупы потрошить.

– Курить аморально. Я напишу жалобу в квартальный совет по этике. Вы не принимали участия в голосовании по уличному освещению!

– Тебе бы мужика нормального.

– Хам!

Но главное – не это.

Космос – это пустота.

Но без космоса пустота в душе страшнее стократно.

Я выходил на балкон и смотрел в ночное небо. Звезды замазаны городскими испарениями, как иконы – соплями.

Но звезды – есть. Они там, за тонким слоем атмосферы. Без меня.

А я – без них.

Росла батарея пустых бутылок на балконе. Росла гора жалоб в квартальный совет по этике: «не поздоровался», «не хочет обсуждать новости», «не исповедует ни одну из одобренных религий».

Через три месяца я позвонил Чугунному и извинился. Тот обрадовался:

– Я выиграл пари, между прочим. Коллеги говорили, что вы и месяц не продержитесь. А я сразу сказал: командор – он такой упрямец, не меньше трех. Приходите завтра. Через неделю начинаются курсы, очередной поток. Закончите, сдадите на категорию – и полетите ревизовать. Работы невпроворот: на Ганимеде эпидемия синюхи, слышали? А на восьмом терминале жуткий скандал: радист брал деньги с контрактников и допускал к техническому каналу связи!

Список предметов вызывал идиосинкразию: «Санитарные нормы на станциях дальнего космоса», «Регламент деятельности страховых космических агентств», «Контроль и учет использования микробюджетных средств», «Правила эксплуатации петлевых установок очистки биоматериалов»…

Очень хотелось взять эту петлевую установку и повеситься на ней.

Но я терпел. Скрипел зубами, зубря всю эту хрень.

За минуту на борту космического корабля я был готов год обнюхивать гальюны на заброшенных станциях.

– Я пересдам, профессор, – вздыхаю я, – выучу все эти инциденты на Церере, сколько бы их ни было.

Старичок улыбается:

– Я в вас и не сомневался, Крюков. Приходите завтра.

Бардак.

В министерство вызвали к двенадцати. Я приперся, таща в папке сертификат с весьма бледными оценками, худшими в группе. Ревизор четвертой категории, прошу любить и жаловать.

Ниже по статусу в управлении контроля – только робот-уборщик.

Но мне было плевать: лишь бы скорее в космос. Куда угодно. Хоть пересчитывать лунную пыль, хоть проверять котловую закладку в шахтерском буфете на Венере.

Но встречу перенесли на три часа. Я пошел болтаться по министерству. Посмотрел пыльную экспозицию «Автоматические прачечные в Поясе астероидов». Подивился на инсталляцию «Ревизор»: субъект с невыносимо мужественным лицом держал под мышкой старинный портфель для бумаг, давя космическим сапогом клубок издыхающих змей с надписями «растрата», «халатность» и «нарушение санитарных норм».

Потом зашел в столовку. Народу было полно. Потолкался у раздаточных автоматов среди хмурых, погруженных в себя людей. Долго бродил с подносом, ища свободное место.

– Денис! Капитан Крюк! Вот так встреча!

Я обернулся.

Толик Берман – взъерошенный, как всегда, с торчащими во все стороны вихрами.

Только – не черными, а седыми.

Мы обнялись.

– Давай сюда, место свободное. Садись, герой космических баталий.

– Все, отлетался. Теперь – военный пенсионер и мелкий чиновник.

Я рассказал Берману о моих страданиях.

Он громко удивлялся, размахивал вилкой с шариком борща, шумно хлебал огуречный компот, рассказывал и расспрашивал. Не дожидался ответа и снова рассказывал, и снова спрашивал.

– А Битюцкий где? Небось, адмирал?

– Само собой. У него еще на мичманских погонах адмиральские якоря пробивались. Где-то в Генеральном штабе.

– А Леся?

– Уволилась, лет десять как. На Таймыре теплицами заведует.

– Замужем?

– Очнулся ты, Толик. Трое детей у нее.

Берман хмыкнул:

– Эх, были времена.

Да, времена были.

Берман попал ко мне на корвет в командировку, заводским представителем. Ругались мы с ним поначалу страшно: он ничего, кроме своих постановок помех, не признавал. Дай ему волю – он весь боевой корабль превратил бы в одну большую помеху.

Но на учениях мой корвет стал единственным, который незамеченным проскочил чуть ли не в приемный шлюз флагмана условного противника.

За это я получил капитана, а Толик – премию от министра и бессмертное прозвище Призрак. В отместку он обозвал меня Капитаном Крюком.

– А помнишь?

Берман не стесняется, орет на всю столовку. Я подвываю в меру весьма скромного таланта. Чинуши недовольно хмурятся. Завтра наш квартальный совет по этике утонет под цунами их жалоб.

– А ты чего здесь, Призрак? Работаешь в министерстве?

– Еще не хватало. Я как был по железякам, так и остался. Заказчики тут мои. Погоди-ка!

Толик вдруг посерьезнел крикнул кому-то:

– Новости! Нельзя ли сделать стерео погромче?

Сфера стереовидения засверкала сиреневым. Диктор забубнил привычное:

– … девятьсот четвертая резолюция ООН подряд. На этот раз вето наложила делегация Вануату в знак протеста против сочетания красного и белого цветов на флаге Польши; при этом представитель островного государства заявил, что резолюцию ООН не читал и не собирается. Кризис всемирного управления пробил очередное дно.