Нина Стиббе - Человек у руля [litres]

А еще вещи надо было гладить. Они выглядели кошмарно помятыми, и эта помятость была прямой дорогой к депрессии. Тысячи маленьких морщинок, не одна-две глубокие и прямые проглаженные линии, но настоящий хаос складок, как будто своенравные микроскопические червячки кричали: «Никто о нас больше не заботится, возьмите нас на попечение государства!»

В один особенно помятый день я решила заняться глажкой. Потому что: a) мне нужно было избавиться от складок для наших вылазок в общество (школу); b) я с радостью вспоминала запах горячего белья, который каждый день разносился по дому, когда миссис Лант гладила, и подумала, что глажкой белья убью двух зайцев.

– Чем мне погладить? – спросила я маму.

– Кого собираешься гладить? – зевнула она в ответ.

– Одежду, где утюг? – спросила я.

– Ушел в самоволку, – ответила она.

Она часто говорила про какие-то вещи, что они ушли в самоволку, и я никогда до конца не понимала, что значит «самоволка». Я думала, это значит «проскользнул через ворота, которые оставили открытыми», потому что чаще всего в самоволку уходила наша лабрадорша. А когда Дебби уходила в самоволку, это значило, что она проскользнула через ворота, которые оставили открытыми.

В конце концов я нашла утюг в большом шкафу, до которого никому не было дела, кроме прислуги. Но поскольку прислуги у нас не было, шкаф стал моим делом и делом сестры. В нем хранились утюг, и гладильная доска, и сода, и ведра, а также щетки и маленький гладильный каток, сложенные скатерти и другие подобные вещи.

Раскладывание гладильной доски оказалось целым предприятием, и я поняла, почему миссис Лант гладила каждый день, даже трусы и кухонные полотенца, – чтобы узаконить пребывание доски в разложенном состоянии. Глажка была ужасна. Не так ужасна, как стирка или сушка, но все равно кошмарна. Во-первых, если утюг разогревался достаточно для того, чтобы хоть как-то повлиять на засилье складок, то он вскоре начинал липнуть к одежде. Я прожгла дыру на любимой ночнушке и оставила на футболке коричневый след в форме утюга. Я погладила кусочек собственного открытого живота, и дважды утюг упал на пол, причем один раз от него откололся кусочек.

Сестра пришла посмотреть и заметила, что от моей работы больше вреда, чем пользы. Я упомянула, что запах горячего белья вызывает ощущение благополучия, но, по мнению сестры, пахло так, будто кузнец сошел с ума и принялся прижигать животным копыта, и ничем приятным точно не пахнет.

Мы с сестрой на личном опыте узнали, что домашняя работа отвратительна, а в особенности отвратительны стирка и глажка, и ее тирании нет конца. Мы пошли к маме и спросили, как мы, по ее мнению, должны справляться теперь, когда она большую часть времени находится едва ли не в отключке.

Она объяснила, что по складу характера не приспособлена к работе по дому и стирке и так было всегда, даже до таблеток. И, услышав, что некоторые не приспособлены к домашней работе в силу склада характера, мы решили, что унаследовали от мамы эту черту, и немного успокоились. Конечно, теперь я вспоминаю об этом со стыдом, но так уж оно было.

И мы вдруг поняли, что миссис Лант явно приспособлена к домашней работе, увидели ее по-новому – умелой, сильной, необычной – и осознали, как же было глупо вот так покорно позволить ей бросить нас.

Мама нам посочувствовала, но сказала, что простого решения нет. Прислуга вроде миссис Лант в деревнях на земле не валяется, и, как и у скаутов, нужно встать в лист ожидания длиною с локоть, а ежели какая домработница вдруг освобождается, то нужно немедленно хватать ее, прежде чем на нее слетятся со всех сторон. Мама рассказала историю про старушку, в дверь которой стучали люди, надеясь, что она будет убирать у них в доме, даже когда она лежала на смертном одре.

Во всем приходе мы знали только одну женщину, которая выполняла подобную работу. Ее визитка была выставлена в газетном киоске. Эта женщина, Одрина, видимо, хорошо убирала, а также была медиумом – этот факт она рекламировала на той же визитке. Мы заговорили об Одрине с мамой, но она не захотела, чтобы медиум болталась в нашем доме и стирала наше белье. Мы толком не знали, кто такие медиумы, – сестра полагала, что это то же самое, что и проститутка, – но я считала, что медиумы как-то связаны с привидениями. У меня имелось серьезное подозрение, что я права, потому что мама вряд ли стала бы возражать против того, чтобы проститутка болталась в нашем доме и стирала наше белье.

В общем, мама сказала, что мы должны сплотиться, а если уж совсем край настанет, то мы поедем в «Три сестры» в Оудби и накупим себе новых трусов.

Тогда-то нам и следовало рассказать ей о погибших ковровой дорожке и индийских шкатулках, чтобы она поняла: край уже настал. Но мы этого не сделали, руководствуясь соображением: что толку принимать транквилизаторы, если дочери вечно обрушивают на тебя скорбные вести? Словом, мы предпочли не будить спящего зверя.

Вместо этого сестра написала миссис Лант.

Дорогая миссис Лант!

Как Вы правы: цены на бензин постыдно взлетели. Но мы здесь с трудом справляемся со стиркой и другими домашними делами. Нам бы чрезвычайно помогло, если бы Вы пересмотрели свое решение и снова начали нас посещать. Необязательно приходить каждый день, наверное, будет достаточно, если Вы два-три дня в неделю будете задерживаться до вечера.

Дело в том, миссис Лант, что я по складу характера не приспособлена к работе по дому (и, как оказалось, девочки тоже), в то время как вы на 100 % к ней приспособлены. Кроме того, выполнять работу по дому, в первую очередь стирать, совершенно необходимо, поскольку грязного белья накопилась уже целая гора.

Прошу Вас позвонить Лиззи или мне, если Ваш ответ «да», в противном случае забудьте, что я Вам когда-либо писала.

Надеюсь, у Вас все хорошо.

Всегда Ваша,

Миссис Лант не позвонила, и дом все глубже погружался в хаос.

И ни одна няня не хотела жить с нами в деревне. Даже несмотря на то, что мы предоставили бы няне собственную ванную, маленький телевизор, возможность ездить на «остине макси» и выбрать одного из как минимум двух пони. Агентство по няням отправило нам двух кандидаток на такси, но им обеим так не понравилась мысль, что для того, чтобы пойти в кино или купить новый лифчик, им придется долго-долго ехать в город на «остине макси» по извилистой дороге, что они даже не спросили маму о зарплате. И все с ними стало ясно.

После стольких лет, проведенных взаперти с желтоглазой Мойрой и ее предшественницами, мы, конечно, были рады свободно разгуливать там, где нам хотелось, и не делать того, чего требовала няня, – например, бесконечно играть в «Угадай, кто» или пить «Несквик». Хотя нас и посещали подозрения, что няня могла бы внести полезный вклад в борьбу с грязным бельем.