Жан-Мишель Генассия - О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий [litres]

– Э, Каро, как я рад тебя видеть, я совершенно вымотался, можно я посплю у тебя?

– Я не одна, Поль. Ты на часы смотрел? Мог бы позвонить.

– Я был рядом. Я могу поспать у тебя в кабинете, на кресле. Все равно где. Я тебя не побеспокою.

– Это невозможно. Лучше вернись домой.

– Прошу тебя, Каро, не гони меня.

– Я не одна и…

Мы услышали шум в гостиной. Каролина обернулась. Появилась Мелани, завернутая в одеяло, одна голова торчала.

– Привет, Поль, – кивнула мне она. – Как дела?

И вот что мне делать в такой ситуации, можете мне сказать?

Я сделал вид, что не так уж удивлен, и отступил, оставив двух своих лучших подруг. Поискал какой-нибудь отель, но те, где были свободные номера, оказались мне не по карману, и я бросил это занятие. Немного прошелся, посидел на скамейке, заснул, меня разбудила полицейская сирена. Ближе к шести утра я решил вернуться домой.

Чтобы забрать свои вещи.

Когда я открыл входную дверь, в доме царила тишина. Я пошел в свою комнату. Достал спортивную сумку, запихал туда какую-то одежду. Нашел два пластиковых пакета, набил и их тоже. Довольно трудно выбрать, что нужно взять с собой. Между полезным и необходимым, тем, что вам будет нужно, и тем, что вам дорого, выбрать невозможно. Я не мог уйти без трех дюжин книг и доброй сотни CD-дисков. Бог с ними, с фотоальбомами. Да и с одеждой тоже. Я заканчивал собирать второй пакет, когда услышал шум в коридоре. Появилась Стелла в ночной рубашке.

– Можешь распаковываться, – сказала она. – Я поговорила с Леной, она согласна, чтобы ты остался.

– И речи быть не может!

Стелла испустила долгий вздох и опустилась на краешек моей постели.

– Мне было нелегко заставить ее признать, что она не может выставить тебя за дверь, потому что ты еще два месяца несовершеннолетний, так что хоть ты не крути мне яйца!

Сколько я знаю Стеллу, я ни разу не слышал, чтобы она материлась или говорила грубости. Вид у нее был не самый любезный.

– Вы оба, Мартино, достали меня до печенок, – продолжила она. – Убирай все на место и завязывай со своими закидонами!

Она встала и положила руку мне на плечо:

– Слушай, Поль, не усложняй. У нас еще несколько недель, чтобы найти выход. За это время она успокоится и начнет думать о чем-то другом. Поэтому не стоит давить. Встреться с ней, поговори, уж не знаю, извинись, сделай усилие.

– И речи быть не может, чтобы я хоть за что-то извинялся!

– Вы оба упрямые, что одна, что другой. Хочешь уйти – ты свободен, но ты все испортишь. Давай поговорим все вместе, нужно только немного желания. Когда станешь совершеннолетним, будешь делать, что тебе заблагорассудится.

Каким образом склеить кусочки? Как помириться?

Можете дать мне инструкции?

Легко сказать – пойти на мировую с матерью, но для этого следовало отловить ее, усадить, да еще добиться, чтобы она захотела слушать и говорить. Миссия невыполнима. Даже сохранять с ней статус-кво – уже подвиг. Я никогда не понимал, как Стелла умудрялась выносить ее столько времени. Когда я проснулся, Лена уже ушла. Я попытался дозвониться до нее по мобильнику, но она не отвечала на мои вызовы, а идти в «Студию» мне не хотелось, чтобы не нарваться на эту свихнутую Жюдит. И вот я ждал, как всегда, но ничего не происходило. Мы двигались, как два канатоходца, по параллельно натянутым канатам. Без всякого шанса пересечься.

Через три дня позвонил Марк, он хотел, чтобы я подменил коллегу, сломавшего ногу. Его фирма – нечто особенное: никто никого не знает, полное ощущение, что работаешь с глазу на глаз с шефом. Марк твердо придерживается поставленных задач, у него полно работы и нет времени искать и учить кого-то новенького. Он хочет, чтобы я оставил за собой те заведения, которые запланировал на этот месяц, и дополнительно на четыре недели взял половину тех, за которые отвечал коллега, – пока тот не сможет передвигаться, пусть на костылях. Марк постарается поручить вторую половину кому-то еще, иначе ему придется самому заняться этим. Момент был тяжелый, деньги нужны позарез, и я согласился. Он прислал мне мейлом новый планинг. Не такой уж адский ритм, я справлюсь без проблем. Я позвонил ему и объявил, что, если он хочет, могу взять на себя и все целиком. Чтобы тебя выручить . Он сказал, что я просто замечательный и здорово ему помог, он этого не забудет.

Я воспользовался воскресным вечером, чтобы съездить в Сен-Дени [63] Сен-Дени – северный пригород Парижа. , вообще-то, это не мой сектор. Самое неприятное в моей работе – это ощущение, что ходишь по кругу, пережевываешь одно и то же, до бесконечности проделывая всю ту же процедуру: тот же антураж, та же жрачка, те же запахи, те же физиономии. Все так запрограммировано, так размечено, что я задаюсь вопросом, зачем им вообще контроль понадобился.

Наверно, для сохранения идеала.

Здесь дело идет бойко. Несмотря на толпу народа и толкотню, атмосфера скорее доброжелательная, почти все места заняты семьями, которые весело ужинают с детьми. Одна из работниц добросовестно протирает столы и стулья, она подметает пол с невероятной энергией, отскребает прилипшую жвачку, подбирает валяющиеся бумажки и картонки, просто блеск, быстро убирает мусор и использованные подносы. Обычно девицы не проявляют столько усердия, какой смысл корячиться за гроши, а вот она надраивает по-честному. Посетители общаются с ней запросто, подвигаются по первому требованию, чтобы дать убраться, шутят с ней. У нее нет бейджика и только одна перчатка, но я не буду к ним из-за этого придираться. Я заказываю меню «Биг Кантри» в раздаточном окошке. Оно готово через две минуты по часам. Ничего не скажешь. Хозяин свое дело знает. Я устраиваюсь на террасе, облокотившись о стойку. Люблю взгромоздиться на высокий табурет и поглядывать на все свысока. На этот раз я голоден, ничего не ел с утра.

Девушка по-прежнему занимается уборкой, такой работе конца-края не видно. Вот уж кого хозяин должен ценить и ублажать, никогда он не найдет другую, которая будет так все оттирать, да еще и с улыбкой. Она улыбается, когда ей приходится беспокоить людей, и те подвигаются, не проявляя недовольства. Сколько ей может быть лет? Восемнадцать, двадцать? Не больше. Она учится? Из какой она страны?

С соседней улицы или с другого конца света?

У нее матовая кожа уроженки Востока, тонкие черты, гордый нос, открытый лоб и длинные черные волосы, перехваченные резинкой. В ней чувствуется странная смесь уязвимости, как будто она боится потревожить или стеснить, и упрямой решимости. Она оборачивается и видит меня. Это длится несколько секунд, я улыбаюсь ей, она опускает голову и снова принимается за работу. Собирает пустые упаковки, складывает в мусорный пакет, протирает губкой столик. Я поднимаю свой поднос, она колеблется, но протирает и под ним.