Гарий Немченко - Отец

— Копчик ут этот ему и разбил, — продолжает Семеновна. — Дружки его полицаи устроили вроде ево сначала в немецкий госпиталь, а потом же поперли их: видно, и своих девать стало некуда, по хатам прям разносили — ухаживай да корми, дак они его и вытурили обратно домой. А тут наши… Глядим, а к Симке под двор машина, сгружают продукты. Да што ш за черт?.. Глядим, а Симка уже кричит, што это ево полицаи с немцами пытали да били, а кто-то ут это с молодых бойцов стоял на квартире да поверил. И с год почти Симка потом в нашей жишь больнице отлежал, а потом пенсию стал себе требовать как пострадавший. Бабы сначала смеялись: «От даеть стране угля!..» А потом он жишь сохнет да сохнет, а про немцев вроде уже и забывать стали, уже другое на уме: то холод, то голод… Ну и чего ш: на тебе, Сима, пенсию!.. Дали. Ну рази ут это не хитрячок?.. А он теперь про дорогу узнал первый да хочет продать быстренько — опять всех обдурить! Надо будет баб там предупредить, чтоб тоже продавали, пока не поздно!

— Да это еще не точно! — пробуем мы дать задний ход.

— Чевой-то не точно? — удивлялась Семеновна. — Раз Симка продает — значит, ут точней некуды… Кто его, черта, обдурит, тот и три дня не проживет — рази я его не знаю?.. Да меня чуть на этом краю за ково спроси, да а хучь за любова в станице — про всех знаю!..

А знала Семеновна и в самом деле обо всех очень много, и можно было только удивляться ее умению восстанавливать события по какой-то одной, другому ничего не говорящей, подробности.

Как-то мы стояли с ней у колодца, когда мимо нас прошел еще молодой, но очень толстый человек в белом льняном костюме, в брезентовых — тоже белых — туфлях и в капроновой кремовой шляпе с дырочками. На фоне всего этого светлого его одеяния ярко выделялся многоцветный синяк под глазом, и Семеновна долго смотрела вслед человеку с этим синяком, а когда он уже порядочно отошел, крикнула, будто спохватившись:

— Вань, а Вань?..

Тот нехотя обернулся.

— Пришел Толик? — крикнула Семеновна.

— Пришел, ну его к черту!..

— А матери, дажно, не было, што не задержала…

— Да кто ее!..

И толстый человек понес свой синяк дальше по нашей улице, а Семеновна еще долго смотрела ему вслед, покачивая головой, а потом обернулась к нам, сказала решительно:

— Так ему ут это и надо!.. Не будет брехать на людей…

— А кто это?

— Да кто, кто?.. Это ж Ванька Ченцов… шофер. Это он с Толиком Дивулиным взялся на энтой сельской лавке работать, что будка-то зеленая на машине, ут тут по улице ездит. Ну Толик жишь как раз больной был, а Ванька растрату сделал, а потом прибегает до Толика да на колени. «Давай, — говорит, — скажем, что вдвоем, тада не посадют, а я потом деньги отдам один». А Толик жишь Дивулин такой мальчишка доверчивый. «Да чи мне, — говорит, — жалко?..» А на суде стали Толика первова допрашивать, он говорит: «Виноватый я, граждани судьи!» А Ванька тада: «Мол, слышитя? Сам сказал: виноватый!» И давай все валить на его, на Толика. Тот тада: «Да я ж больной был, как жишь тебе, Ваня, не стыдно? Ты ж сам меня и уговаривал, на коленки вон становился». А судья говорит: «Представьтя документ, что больной». А документа у ево и не было, он жишь дома лежал, он жить не пьет, Толик, а они выпивали, шофера да начальство, да давай смеяться над им: «Какой жишь ты, мол, казак?» Да смеялись, смеялись, а потом и бросили в степу одново, а в декабре, да это ж он всю ночь и шел домой в одном пиджачке, а потом крупалезная воспаление легких… А потом сообразили, что его бросили, да спугались, «Да ты, — говорят, — на больничный не иди, договорилися, тебе так заплатют». Он жишь и не пошел. А теперь судья за документ, а его нету. Два года ему и дали. А он, када уходил жишь с суда, говорит: «Ну, Ваня, спасибо, открыл ты мне глаза на друзей! Приду, дак тебе морду разукрасю, а потом за других возьмуся». А это же ему срок, а мать его, Гаша, на базаре и говорит: «Упаду, — говорит, — в ноги, дай, скажу, Толечка, чесное слово, што гамно трогать не будешь!.. А то ж, — говорит, — так доверчивый да простой, а как сказал што — дак хоть умри». Вот, не успела, видно, и уговорыть его, а он Ваньке уже разбил харю, и правильно!..

Наше с Жорой «агентство» работает безотказно.

Расходясь вечером по домам, мы договариваемся хорошенько подумать и сочинить для Семеновны что-нибудь этакое , какие-нибудь совершенно потрясающие «ньюс», но думать в одиночку лень, да и потом в этом теряется смысл, когда ты один, — не с кем посмеяться.

Так что утром, когда Семеновна приходит к колодцу, нам приходится врать, что называется, на ходу; иной раз мы и сами стыдимся своих «уток» и смеемся потом, когда Семеновна уходит неестественно бодро.

Не мудрено поэтому, что, исчерпав довольно большой запас информации о всякого рода удивительных происшествиях, о которых в газетах и журналах обычно печатают мелким шрифтом, мы докатились наконец и до новостей самых низкопробных.

Однажды утром я равнодушным голосом сообщил: — Шпиона, говорят, вчера поймали…

Семеновна так и вскинулась:

— Да иде, скажите скорей!

— За станицей тут… на Казачьей Балке.

— Правда? — все еще сомневалась Семеновна.

Мы не постеснялись побожиться.

— А чего его туда черт занес? — спрашивала Семеновна, но в голосе у нее уже не было сомнения, наоборот — в нем звучал сейчас неподдельный интерес: надо же, какая у них, у этих шпионов, работа — и на глухом хуторе Казачья Балка может найтись для них какое-то дело! — Чего ж он хотел там взять?

И мы с Жорой начинаем друг другу подыгрывать:

— Точно пока не установили.

— Да он пока скрывает…

— Скрывает?

— Ну да… на допросах молчит.

— А иде ж его допрашивают?

— У нас в милиции. Юрка Сивоконь и допрашивает.

— Юрка?.. Сивоконь?.. Ай-яй-я!.. Без штанов жишь недавно бегал, а теперь… Ут это молодец!.. Да он хороший мальчишка, Юрка. А тот, значит, молчит?..

— Ага, как в рот воды набрал.

— Или прикидывается…

— Ага, чего-то темнит…

— Говорит, будто его послали подсчитать, сколько гороха собрали в этом году на Казачьей Балке. И посмотреть, что это за горох…

— Брешет! — уверенно говорит Семеновна. — Надо-ут это и Юрке сказать, чтоб не верил ему ни черта. Ну вы сами ут так здравым умом посудитя: зачем он им, ут этот горох?..

— Да тут не так просто…

— Шпион-то этот из республики Никарагуа, вот в чем дело. Есть такая республика в Латинской Америке. А интересовался горохом потому, что у ихнего, говорит, президента грыжа…

— Ну да — поднимал жизненный уровень…

— И нажил грыжу.

— Чего-чего?

Ах, сейчас мы с Жорой сами собой гордимся — такие мы находчивые ребята!.. Как мы были молоды, как самоуверенны! Бесхитростные же рассказы Семеновны, в которых трепетала живая душа, вызывали у нас лишь снисходительный смех. Мы были в той поре, когда становятся циниками, не вдаваясь в подробности, часто из лихости и гусарства.