Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

— Слушайте, товарищ, у меня работа стоит, — сказал Элмер.

— Ладно.

Хэм направился к выходу и вдруг остановился.

— Не возражаете, если я выйду через заднюю дверь? Мне так удобнее.

Парсонс равнодушно пожал плечами и взял трубку.

— Да, Парсонс… Гм… Нет… Ушел… Гм… Очень жаль. По печатному цеху Хэм прошел к задней двери. Он подозревал, что Бласа Морено у линотипа не увидит. Так оно и оказалось. Блас куда-то исчез. Хэму стало не по себе. Очевидно, товарищи были правы: Морено доносчик. Отправился, наверное, к головорезам сообщить, что главарь красных находится в редакции «Лариат». Зачем же еще ему понадобилось бы исчезать? Приходится предполагать худшее.

До конторы шерифа всего полтора квартала.

Только не надо бежать. Если побежишь, они будут стрелять, а уже потом задавать вопросы.

Надо выбираться отсюда.

Хэм прислушался. Никого. В городе тихо, как в склепе.

Он приоткрыл дверь, выглянул в переулок. Фонари не горели даже на углу Десятой улицы. Город словно вымер.

Хэм пожалел, что у него при себе нет оружия. Будь у него хотя бы палка, он не казался бы себе таким беспомощным.

Закрывая за собой дверь, он сообразил, что вышел в тот самый переулок… Совсем близко отсюда произошло побоище. Странное чувство охватило Хэма. Сейчас он ступит на улицу, по которой сегодня утром шел Гилли Маккелвей… Он пойдет по следам Гилли…

Хэм вышел на изборожденную колеями глинистую дорогу. Он дышал с трудом, сердце его бешено колотилось, глаза впились в темноту. Хэм старался представить себе, как разворачивались события, о которых ему так много сегодня рассказывали.

Вот задняя дверь здания суда. Возле нее стоят полукругом люди. Выходят полицейские, между ними — Рамон. Хэм ясно увидел кричащих людей, лес поднятых рук… Головорезов, с руганью продирающихся сквозь толпу, расталкивающих ее локтями. А толпа, расступившись, вновь смыкается, теснит их.

Вот раздается взрыв, облако газа окутывает толпу… Все исчезает. Люди, рассказывавшие ему о событиях у здания суда, больше ничего не могли добавить. Никто не знал, что произошло потом, и, возможно, никогда не узнает. А может, это и не так уж важно — кто, что и когда сделал?

Действительно важно только одно, и это уже давно известно каждому жителю Реаты, — люди имеют право на жизнь; а если им стараются помешать, кто-нибудь умирает: либо один, либо многие. Что бы ни было сделано в ту секунду, было сделано ради чьих-то классовых интересов и имело целью либо освободить человека, либо заковать его в кандалы. Но ни один суд не посчитается с этим. Суд сочтет это не относящимся к делу и несущественным. Он будет исходить из того, что личность обладает полной свободой волеизъявления и возложит ответственность на того, кто…

Раздались чьи-то шаги, и Хэм остановился как раз на перекрестке. На Десятой улице, в пятидесяти ярдах от себя он различил в ярком свете уличного фонаря силуэты патрульных, собиравшихся, по-видимому, окружить редакцию «Лариат». Некоторые из них уже направились в сторону Хэма.

Вспомнив, что он и сам стоит посреди улицы, Хэм шмыгнул в роковой переулок. В тот же миг он услышал свист пули, пролетевшей над головой, а затем и звук выстрела.

Хэм побежал сломя голову, приник к твердой, изрытой колеями дороге, вильнул в сторону и скрылся за углом Девятой улицы.

До конторы шерифа оставалось несколько футов. Он заставил себя остановиться и не спеша открыть дверь, стараясь дышать как можно спокойнее.

Бэрнса в конторе не было. Бэтт Боллинг сидел один — копался в груде бумаг. Винтовка его была прислонена к письменному столу. При виде Хэма большое мясистое лицо Бэтта расплылось в улыбке.

— Кого я вижу!

По тону Бэтта Хэм понял, что его ждали. Стало быть, Морено здесь побывал.

— Мистер Боллинг, я отдаю себя под покровительственный арест.

Бэтт сделал вид, будто очень удивлен.

— Под арест? За что? Я думал, этот спектакль разыгрывался в ваше отсутствие.

Интересно, откуда у Бэтта такие сведения? Однако спрашивать сейчас было бы неуместно.

— В меня только что стреляли, и я нуждаюсь в защите.

— Неужели? Ай-ай-ай! Кто же станет стрелять в…

— Послушайте! — сердито прервал его Хэм. — Многим известно, что я пошел сюда. Если со мной что-нибудь случится, весь город узнает, кто в этом виноват. Берете вы меня под охрану?

— Если вас это устраивает. Я никогда не отказываю тем, кто боится темноты.

Хэм прислушался, не раздадутся ли за дверью шаги. Тихо. Значит, головорезы решили не гнаться за ним до самой конторы.

— Вы хотите сказать, что не слышали выстрела? — спросил Хэм.

Бэтт поерзал на стуле, пододвинул поближе винтовку.

— Я слышал громкий выхлоп грузовика, — ответил он. — Такие выстрелы у нас весь день раздаются! А вы испугались?

— При чем здесь грузовик? Я видел, как они стреляли.

— Допустим. Хэтите подать жалобу?

— Скажите, печатник Морено заходил к вам недавно?

— Печатник? Не знаю никаких печатников.

— Грузный такой, испанец, с лицом, как у мопса.

— Не заметил. Тут весь вечер народ.

Теперь у Хэма не оставалось сомнений.

— Садитесь, — сказал Бэтт. — Наш отель уже битком набит. Дайте подумать, куда вас определить.

— Пожалуйста, — сказал Хэм. — Но сначала я хочу объяснить, зачем пришел сюда.

Он старался говорить спокойно, не повышая голоса.

— От имени коммунистической партии я протестую против насилия и бесчинств в отношении рабочих Реаты и требую прекращения террора со стороны официальных лиц, которые хотят оправдать убийство шерифа Мак…

— Брось ораторствовать и сядь, сукин сын! — крикнул Бэтт, выпрямившись во весь рост и схватив винтовку. — Ты арестован! Если у тебя есть что-нибудь сказать, скажешь шерифу. А сейчас заткнись!

Хэм едва не улыбнулся. Кажется, он одержал маленькую победу. Больше не стоит искушать судьбу. Все, что нужно, он скажет Бэрнсу.

— Ладно, — согласился он, ища взглядом стул. Хэм хотел сесть так, чтобы дверь, если она вдруг откроется, загородила бы его.

Итак, ему повезло. А может, никакое это не везение? Хэм вспомнил, как Парсонс сказал Морено: «Мне нет до этого дела», вспомнил его почти дружеский тон, который он поторопился замаскировать раздражением.

Какой-то странный hombre [87] Человек (исп.). . Взять хотя бы его разговор по телефону, когда просили Морено, односложные ответы и, наконец, это «очень жаль»… Словно его просили о чем-то, а он отказался. Не связано ли это с ранее оброненной фразой?

Черт побери!

Хэма вдруг осенило. Да ведь просили к телефону не Морено, он сам звонил! И «ушел» не Морено, а он, Хэм. Значит, Парсонс говорил неправду!

Теперь все ясно как божий день. Морено позвонил и сообщил Парсонсу, что за Хэмом выслан патруль, а Парсонс должен был задержать Хэма. Но Парсонс солгал. Он сказал, что Хэм уже ушел.