Жюльен Сандрель - Комната чудес

Но если бы Луи был в сознании, как он отнесся бы к тому, что я сжульничаю и не исполню его желание в точности так, как он его сформулировал?

– Мам, ты серьезно? Вот, значит, как ты собираешься вернуть меня к жизни? Враньем? Ты не хочешь чуть-чуть постараться и проявить интерес к тому, что для меня и правда важно? Ну конечно, тебе всегда было плевать на мои увлечения…

– Но ты же знаешь, как я ненавижу футбол!

– Значит, я не стою даже крохотного усилия с твоей стороны? Эх, если бы я мог оказаться на твоем месте!

– Я больше всего хочу, чтобы ты оказался на моем месте. Я все на свете отдала бы, чтобы мы могли поменяться местами, мальчик мой…

После всех колебаний и этого мысленного диалога я была вынуждена признать очевидное. Я не могу дать задний ход. Надо разыскать этого Эдгара. Наступил четверг 2 февраля, через два дня начинаются школьные каникулы. Может быть, в это время будут организованы спортивные тренировки? Футбольные тренировки для пожилых дебютанток, ха! Придется уговаривать этого тренера разрешить мне участвовать в тренировках вместе с его прыщавыми питомцами. Меня примут за чокнутую, но это не страшно – я уже начала привыкать.

Я порылась в папке, где хранила всякие официальные бумаги, в том числе касающиеся Луи: квитанции об оплате обедов в школьной столовой, медицинские справки, договоры о зачислении на разного рода курсы. На уроки игры на гитаре (он бросил через три месяца), запись в секцию настольного тенниса (я предупреждала, что это ему не понравится, но он ничего не желал слушать; в итоге настольный теннис он возненавидел), наконец, пачка договоров о приеме в секцию футбола. Это началось, когда ему исполнилось шесть лет. В первые годы в тот кошмарный июньский день, когда происходил набор, я вставала в пять утра и мчалась занимать очередь. Сотрудники досугового центра приходили на работу к девяти, но родители, готовые на все ради своих помешанных на футболе отпрысков, являлись на заре и терпеливо ждали, бросая подозрительные взгляды на вновь прибывших: как бы кто не пролез без очереди. В этом году моя каторга кончилась: Луи подрос, и я отправила его топтаться перед дверями центра одного – ну, не совсем одного, с ним вместе ходили два его дружка-футболиста и мать одного из них. Он честно отстоял очередь и записался. С начала учебного года он уже сам ходил на тренировки; мало того, мне всегда удавалось отвертеться от приглашения на очередной матч. Я гордилась собой и своей страусиной стратегией и даже хвалилась перед коллегами из «Эжемони», собиравшимся возле кофемашины, со смехом называя себя недостойной матерью. Тогда я искренне верила, что этим определением причисляю себя к «продвинутым» женщинам, умеющим сочетать материнство с профессиональной карьерой.

Только сейчас до меня дошло, насколько обидными и несправедливыми казались Луи мои ехидные замечания и постоянные подколки, мое равнодушие к тому, чем он так увлекался. А ведь одобрительный родительский взгляд так важен для ребенка! На протяжении многих месяцев я не желала уделить футболу ни минуты своего драгоценного времени. Ничего с этим футболом не случится, полагала я. С футболом действительно ничего не случилось, но вот с Луи… Разве я сама, еще подростком, страдала не от такого же безразличия к моим интересам? Как я могла с такой легкостью, как будто так и надо, в точности воспроизвести отношение ко мне моей собственной матери? Луи, похоже, с этим смирился… С другой стороны, а что еще ему оставалось делать? Но я-то, я? Неужели мне было трудно проявить к нему хоть чуточку внимания? Потратить пару часов на стадионе, поболеть за него, похлопать ему, подбодрить его, наконец, просто улыбнуться и встретить его ответную улыбку? Но нет, я предпочла самоустраниться, и сейчас это причиняло мне жестокую боль.

Невыносимо было вспоминать о том, как я себя вела. Мне хотелось все изменить в своей жизни, сделать так, чтобы все было по-другому, чтобы все стало лучше. Накануне у меня состоялся долгий разговор с матерью на эту тему. Вернее сказать, мать произнесла передо мной один из своих коронных монологов.

– Смотри, как бы ты вместе с водой не выплеснула и ребенка, – заявила она. – Ты далеко не идеальная мать и далеко не идеальная дочь, уж ты мне поверь, но сейчас ты делаешь все от тебя зависящее. Каждый выкручивается как может, помни об этом, котенок. Не бывает идеальных матерей, как не бывает и матерей-негодяек. Я тысячи раз видела тебя с Луи. Для него ты – лучшая мать на свете просто потому, что ты – его мать. Никогда в этом не сомневайся. Если сегодня Луи такой, какой он есть, – и, заметь, я говорю это не потому, что он мой внук, я рассуждаю объективно, – так вот, если сегодня он такой умный, тонкий и добрый, то все это благодаря тебе. Ты его воспитала, и ты можешь собой гордиться. Нет, молчи и не спорь! Ничего, кроме какой-нибудь глупости, ты сейчас не скажешь. Повторяю: ты можешь собой гордиться. Как я горжусь тобой.

У моей матери – настоящий талант. Своими высокопарными речами она способна растрогать меня до слез ровно в ту минуту, когда я больше всего в этом нуждаюсь. Наверное, так и должна поступать мать.

Я взяла телефон и позвонила в досуговый центр. Да, на время каникул у них запланированы тренировки футбольной секции. Нет, особой секции для взрослых у них не существует. Если вы хотите записать ребенка или подростка, обращайтесь напрямую к Эдгару. Он работает по средам днем и по пятницам вечером.

Благодарю вас, мадам, я так и сделаю. Запишусь у самого Эдгара.

– Так, бросили мячи! Можно попить, но только немного!

Черт, я сейчас сдохну. Легкие у меня горели огнем, все мышцы мучительно ныли. Кстати, среди них обнаружились такие, о существовании которых я раньше и не подозревала. С какой стати у человека, играющего в футбол, болят ребра и бицепсы? Соглашаясь на эту авантюру, я догадывалась, что без напряжения не обойдется, но откуда мне было знать, что у меня будет ломить все тело, с ног до головы? Последние двадцать пять лет я не давала себе никакой физической нагрузки, и сейчас наступил час расплаты. Если бы не обещание, данное Луи, я сразу бросила бы эту пытку. Она продолжалась уже три дня; оставался еще один. Удивительно, как я еще не начала делать зарубки на дереве, словно заключенный, считающий часы до освобождения.

Ко мне подошел Эдгар и спросил, все ли у меня нормально. Я могла бы сухо ответить, что, разумеется, все прекрасно, я ведь всю жизнь мечтала кататься в грязи с бандой потных подростков, но предпочла воздержаться и, собирая волосы в хвост, лишь кивнула: да, все хорошо, чуть-чуть устала, но вполне терпимо. Это был самый мягкий эвфемизм для состояния человека, у которого мышцы и легкие плавятся от боли.