Татьяна Богатырева - Каникулы в Санкт-Петербурге [litres]

– Чего-о?

– Ты меня слышал.

– И как ты это себе представляешь? Как ты можешь мне что-то запретить?!

– Очень просто. Если ты не сделаешь так, как я хочу, я расскажу обо всем Полине. Так что, по сути, выбор у тебя невелик, всего два решения – или отвалить от нее сейчас, насовсем и молча, или отвалить, опозорившись.

Максим смотрел на него снизу вверх, потому что сидел, а Андрей стоял посреди кухни.

Максим был в ужасе. Даже не из-за Полины, его ужасало другое.

– Чел, это не ты! В смысле, что с тобой? Что случилось? Это ж нечестно все, ты бы сроду так не поступил. Тебя что, подменили?! Почему?

– Потому что так я не проиграю. Больше мне нечего тебе сказать, закрой за мной дверь. – И Андрей ушел.

Сейчас на его месте стояла бабушка, загружая в холодильник полиэтиленовые пакеты с ягодами, заготовленными в стратегических масштабах.

– Ну теперь чай пить будем. Знаешь, как вкусно: малину прямо в стакан побросай и залей заваркой.

– Бабуль, я вот думаю. Может, мне специальность поменять, как ты считаешь? Я реально до сих пор не очень понимаю, что она из себя представляет. А всякая уже конкретная узконаправленность, она же курсу к третьему начинается? Так что еще не поздно ведь, да?

Полина смотрела на горящие золотым огнем фонтаны. Наверное, на солнце они вообще сияли бы до рези в глазах. А так просто мягко, душевно светились на фоне серого моря, серого неба. Они гуляли по Петергофу очень странной компанией – Андрей, Андреев отец, мама и сестра со своим мужем, а также Полина, которая пришла с Мишей, что, конечно, очень не понравилось Андрею. Но, не приведи она Мишу, получилось бы, что она пришла с Андреем. Родители подумали бы, что Полина с Андреем – пара. А это было не так.

Юлин муж украдкой бросал на Полину полные тоски взгляды – по его разумению, они оказались в одной лодке, и это автоматически делало их союзниками.

Парк был похож на Питер, а сам Питер – на этот парк. Сплошь прямые четкие линии, и почти ничего природного, и совсем ничего необдуманного и случайного. Все было возведено не благодаря, а вопреки природе, вопреки болотному и топкому, бесцельному и засасывающему.

Было жаль уезжать, и очень жаль, что так все получалось с Андреем, – Полина все прекрасно понимала.

Наблюдая за поведением Андреева отца, она очень скучала по своему папе. Утешало только то, что скоро она уже с ним увидится. Но уезжать не хотелось.

И совсем не хотелось разрушать прекрасную мальчишескую дружбу, которая могла бы длиться еще долгие годы. И кстати говоря, Андрею-второму эта дружба на самом деле была нужна гораздо больше, чем Андрею-первому. Полина еще сроду не встречала настолько одинокого человека.

Еще ей было жаль, прямо очень жаль, что она так мало времени успела провести со своим дедушкой. Его не стало рано, Полина была тогда совсем маленькой.

Мама Полины умерла при родах – как в книгах, – но в жизни, оказывается, тоже такое бывает. Она всегда считала, что, по сравнению с папой, ей повезло, – он маму знал и любил, оттого горевал по ней очень сильно. А Полина любила ее только заочно, по тем маминым мыслям и поступкам, о которых Полине рассказывали другие.

Помимо всего прочего, во время этой поездки Полина планировала решить, как ей быть дальше с семейным делом. У ее семьи был частный музей, известный по всей стране, приносящий доход. Отец поддержал бы ее в любом случае, она это точно знала. Главное было решить, что лучше для нее самой, для Полины, – вот что он скажет, когда они начнут обсуждать эти вопросы.

А бабушка, судя по письму, считала, что делать надо то, что кажется тебе правильным именно сейчас. Не то чтобы вообще не включая голову и не думая, но все же желательно без оглядки. Бабушка вроде как призывала Полину ошибаться и не бояться ошибок. Не допускать того, что она сама допустила и сделала.

Полина взяла себя в руки. Очень глупо в последние дни в Питере отключаться настолько, что перестаешь замечать все, что тебя окружает, – и красивое, и откровенно уродливое. И речь не только о зданиях.

– Я смотрю, ты недоволен. Совсем не рад моей компании, да?

Из-за разницы в росте Андрей на видео получался немного снизу вверх, отчего вид приобретал еще более устрашающий.

– Ты нарочно, что ли, поехала? Напросилась? Или тебя попросила Полина?

– Так я тебе и скажу. Лучше скажи мне ты. Скажи мне, скажи… Поделись со зрителями, как ты относишься к тому, что твой лучший друг тоже имеет виды на Полину? Или к тому, что он врет о своем состоянии и доме на Крестовском, я за ним проследила. Врет, а ты, как лучший друг, его покрываешь. Или вы теперь уже не друзья?

– Ты что, в прямой эфир пишешь?

Андрей впервые сталкивался с такой безапелляционной, убийственной наглостью.

– Дай сюда! Отдай немедленно!

– Не трогай телефон! Это частная собственность! На нас уже люди оборачиваются. Слышишь, я закричу!

Андрей отпустил ее руку и прищурился. Потом полез в карман за своим телефоном.

– И что? Будем биться на смартфонах, как джедаи на лазерных мечах? Кто кого переснимает? Типа баттл? – победоносно усмехнулась Миша.

Но улыбка начала сползать с ее лица, когда она увидела, что Андрей судорожно ищет в друзьях у Полины страницу Миши. Чем больше он читал, тем сильнее брови его ползли вверх, а шея устрашающе пошла красными пятнами.

– «Я знаю, что вы сделали этим летом… Мишка плетет интрижку… Мишка разоблачает врунишку? В эфире война за любовь?!»

На всякий случай Миша отошла от фонтана и от Андрея так, чтобы, в случае чего, он не смог ее достать.

Она продолжала снимать прямой эфир.

– Ты больная?!

– Что-о-о?

– Ты больная, я тебе говорю? Зачем ты это делаешь? Как ты, как ты можешь так запросто лезть в чужую жизнь? Копаться в чужом нижнем белье? Тебе нравится это? Ты этим упиваешься? Выставляешь чужую личную жизнь напоказ без спроса?

Миша резко оборвала эфир и зажала телефон в руке.

– Следи за языком, ты. Чья бы корова мычала, ты же сам врешь Полине прямо в глаза.

– Я-то, может быть, и вру, но я не извращенец. А ты – да. Ты извращенка. Даже хуже. Ты не просто следишь, ты ситуации провоцируешь, стравливаешь людей. И ради чего? Борешься за подписчиков? Ты понимаешь, что они, как и ты, – жалкие, ограниченные уроды, если им такое нравится! Фу, мерзость какая…

– Воу-воу, вот теперь ты и вправду сделал мне больно. Полегче, ты, морализатор. Хочешь, я прямо сейчас пойду и расскажу о тебе Полине? Как ты у друга девчонку отбиваешь, как ты его шантажируешь и покрываешь его вранье? Что, съел?

– Да говори что хочешь, – махнул рукой Андрей. – Мне на тебя даже смотреть противно. Ну, что стоишь? Иди догоняй Полину. Я-то переживу, а тебе с этим жить. С тем, какая ты. С этой мерзостью.