Татьяна Богатырева - Каникулы в Санкт-Петербурге [litres]

Через несколько дней я нашла злополучные часы у нас в комнате. Хуже всего было то, что гадкая сцена произошла при Леше, – он зашел за нами, чтобы в составе большой компании отправиться в кино. При Леше, который никогда не указывал мне на очевидные недостатки жизни с Тагановым и часто, наравне с остальными его почитателями и друзьями, всеми силами выгораживал и защищал его передо мной.

Слава, как обычно, отрицал очевидное. Но тут даже Леша не мог никак его защитить. Однако Таганов продолжал настаивать, что не верит в происходящее и никаких часов, тем более Часов Стасова Отца, он не брал. Мы поссорились, он остался дома, а я в сопровождении Леши ушла плакать на улицу.

В кино мы не пошли. Долго бродили по городу, говорили на отвлеченные темы.

Слава считал, что он может дружить с Лешей, но мне этого делать никак нельзя. По его мнению, это было буржуазное извращение: все равно что после развода заставлять нынешнюю жену жить душа в душу с женою бывшей.

Но Леша действительно оставался для меня все эти годы добрым другом, не раз приходил на помощь в трудную минуту. Он получил звание штурмана, вот-вот должен был покинуть Петербург и отправиться в свой первый рейс. Его мечта сбылась.

В тот вечер Леша ни словом не обмолвился ни о поступке Таганова, ни о наших с ним взаимоотношениях. А мне, напротив, жизненно важным казалось выговориться.

– В конце концов, он воровал, сбегая из детского дома, – мягко отвечал мне Леша. – Помнишь, он рассказывал? Разве можно его в этом обвинить?

Мы ходили и грустили. Петербург был словно создан для этого. Ночевать я уехала на Васильевский.

Нос у Максима распух, он был похож на перезрелый фрукт вроде груши и очень болел. Это они с Андреем подрались. Драка вышла вяленькой и неумелой и, самое главное, ничего не решила и ни к чему не привела. Никакие точки над «и» расставить не получилось.

Сначала Максим высказывался, но Андрей не воспринимал его слова всерьез. Он уже и Максима, видимо, не воспринимал, – ни всерьез, ни вообще никак. Максим хотел поговорить, а старый друг еле-еле до него снизошел, уделив то время, пока отоваривался в «Ленте». Это было сделано намеренно, это было унизительно. Андрей собрался с Полиной на пикник, а Максима туда даже и не звали.

Как за такой короткий срок Андрей превратился в отвратительно снисходительного мецената, оставалось загадкой. Он вроде бы Максима и слушал, но при этом не прекращал бродить по рядам и высматривать нужные продукты. Пришлось дергать его за рукав и загораживать проход, чтобы не могла проехать тележка. И это тоже выглядело несерьезно, как будто ребенок-идиот мешает делать покупки своей мамочке. Максим бесился и в конце концов полез драться на пустой парковке. Пустой, потому что ночь, «Лента» ведь круглосуточная, туда ночью удобно ездить, пробок и очередей в кассу нет. За забором торчали развалившиеся катера. За катерами были камни, за камнями – финский залив.

Андрей посмотрел на него с нескрываемым чувством глубокого превосходства и притворно-грустно констатировал, что не будет Максима бить. Максим рванул вперед и попытался повалить Андрея на асфальт, но у него не очень получилось. Какое-то время он не прекращал свои отчаянные попытки, что придавало ему сходство с одуревшим хомяком, бросающимся на зеркало, потом ему все-таки удалось пару раз заехать по Андрею и даже попасть куда-то около уха, и тому надоело.

– Хватит, не по лицу, – спокойно сказал Андрей. – Ты же понимаешь, что ничего этим не добьешься.

И это бесило больше всего. Андрей даже не относился к ситуации всерьез. Как будто Максим до того придурочный и неопасный, что можно позволить ему махать руками и пытаться тебя уронить, – все равно у него ничего не получится. Пусть побесится, авось отпустит. Андрей просто светился благородством и мудростью.

Все это Максим ему незамедлительно высказал. А заодно сообщил и все, что понял о жизни: если тебя все время выставляют идиотом, то приходится играть этого самого идиота. Рассказал про то, как люди устраивают вместо честных взаимоотношений взаимопаразитизм, врут сами себе и вообще, как им не стыдно смотреть в зеркало. Про человеческую ушлость и подлость, маскируемую под терпение и смирение, про беспринципность и хитрость.

Андрей стерпел и примирительно заметил, что Полина, по большому счету, Максиму совершенно не нужна, а Максим ей и подавно, потому что он сам не знает, что ему нужно, и вообще ни о чем понятия особого не имеет.

Тогда Максим вытянул руки и попытался Андрея задушить, и тут Андрей все-таки дал ему по носу. Максим почувствовал очень неприятный одновременно и хруст – как будто разгрызаешь орех, – и хлюп. Но точки над «и» они так и не поставили.

Через неделю Таганов в очередной раз позвонил, чтобы сообщить, что соседи по мне очень скучают и, как и он сам, беспокоятся, как же он будет без меня. Заметил, что вся проблема в том, что из меня выйдет не очень-то хорошая жена декабриста. Что я ему не верю, а должна бы быть с ним до конца, даже если он говорил неправду. Но он неправды не говорил. Но если бы и говорил, я все равно должна быть за него. Именно в такие моменты, когда весь остальной мир против.

Слушая его рассуждения, я вдруг почувствовала себя очень усталой, так не должен чувствовать себя человек в двадцать лет, сытый и выспавшийся, когда в комнате тепло и светло, а за окном – лето.

Я швырнула трубку так, что телефонный аппарат жалобно звякнул и чуть не упал со своей деревянной подставочки.

Спустя час Слава пришел и сидел во дворе до тех пор, пока я не спустилась. Он рассказал, что за все время, пока меня не было дома, он ничего стоящего не написал и с горя целыми днями слушал радио. Так он выслушал, что этим летом ожидается какой-то необыкновенно редкий звездопад, который можно наблюдать без обзорной трубы и бинокля даже у нас в Ленинграде.

– Послушай, ну присядь хотя бы на лавку рядом со мной. Я что, прокаженный? – возмутился он.

Я села.

– Ты брал часы?

– Не брал! – Слава нахмурился и спросил с надеждой: – А если бы взял, ты бы вернулась?

Я встала и направилась к парадной.

– Послушай, ну правда ведь, звездопад! А тебе так погано, я же вижу. Ну пойдем посмотрим, персеиды совсем близко к Земле, будет видно – спорим на что хочешь?! Невозможно быть несчастным, когда такое видишь! Пойдем, слышишь?

Мы со Славой дошли до самой Стрелки и довольно долго сосредоточенно пялились в небо. Там ничего не происходило и ничего блестящего, кроме шпиля Петропавловки, не наблюдалось.