Татьяна Богатырева - Каникулы в Санкт-Петербурге [litres]

– Да, блин, я не про то. Я не про то, Кеш, правда. Я щас, щас я объясню.

Максим решительно отодвинул от себя тарелку с чудом уцелевшими бутербродами.

По мере того как он излагал все, что неожиданно для самого себя понял за последние сутки, маленькая кухня все больше и больше наполнялась светом. Так что у Кеши, который бессонницей не страдал и спать хотел уже прилично, стало резать глаза, и он надел темные очки. Все равно его никто, кроме Максима, сейчас не видит. Так и смотрел через очки на бывшего одноклассника, покачиваясь на задних ножках деревянного стула и щурясь (через очки этого тоже было не видно).

А Максим вдруг открыл для себя, что, оказывается, каждый живой человек – это целый мир, в этом мире есть свои проблемы – решаемые и неразрешимые, свои законы – логичные или безумные, свои нужды, истории и потребности. И первой жертвой этого удивительного открытия стал Кеша. До Максима дошло, что не только Полина, но и Кеша тоже живой человек со своей историей. И узнать эту историю стало совершенно необходимо.

Это было очень искренне и честно со стороны Максима, поэтому Кеша рассказал и про Женю, и про ее отъезд в Англию, и про то, как было страшно не встретить больше кого-то такого же, как она. И как домой снова явился так и не расписавшийся с матерью отец, в очередной раз поддавшись сиюминутному порыву вернуться домой «насовсем». И тогда Кеша плюнул на все и решил поступать в Москву. Потому что это относительно далеко от мамы с отцом и очень близко к вернувшейся из Лондона Жене. И про то, как отец снова ушел, и мама снова впала в транс, и пришлось брать академ и возвращаться на Ваську.

Максим слушал его, открыв рот, с таким выражением лица, как будто вся эта не такая уж нетипичная история его самого очень активно касается. И очень долго потом расспрашивал и уточнял всякие детали, пытаясь понять, чего такого Кеша не в состоянии дать Жене, что могут предложить ей другие окружающие ее люди.

Белая ночь – отрада для туриста.

Она проходит очень быстро, она сама по себе слишком светлая, и всякий раз ты почти не успеваешь поспать. От отсутствия темноты у тебя почти не вырабатывается меланин, и, если у тебя невысокий метаболизм, от недостатка этого гормона ты рискуешь поправиться.

Сны во время белых ночей тоже зачастую бывают белыми и зыбкими. Но ночь есть ночь, и ночью все-таки надо спать.

Андрей лежит, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в квартире – ведь сегодня дома отец, – и бесшумно листает планшет. Он смотрит сайт, где выставлены на продажу ювелирные украшения великого скульптора Михаила Шемякина. Они чуть менее известны, чем украшения Сальвадора Дали, но что-то общее у них прослеживается. Если бы их увидел Максим, они бы ему не понравились, потому что напомнили бы сказки Гофмана, а значит, и зловещего карлика-обманщика Крошку Цахеса, которого он так боялся в детстве. Но Максим даже не знает, что Михаил Михайлович вообще занимается ювелирным искусством.

А Полина не носит украшения. Вот здорово будет, если она начнет их носить. Андрею всегда было очень тяжело, со временем он привык воспринимать эту тяжесть как норму, но появилась Полина, и ему вдруг стало легко. Вот об этом думает, засыпая, Андрей.

А на другом конце города Полина беспокойно ворочается во сне. В хостеле на окне светонепроницаемые римские шторы, но все равно в комнату заползают на непропорционально тонких лапках белые ночи. Полине слишком жарко под обычным синтепоновым одеялом и слишком неуютно под тонкой простынкой или пустым пододеяльником.

Ей снится не что-то конкретное, а собирательный образ дневных переживаний. Накануне она много думала о том, как незаметно меняются жизни, – ее и тех людей, которых она встретила за последние недели. В лучшую или в худшую сторону эти перемены – об этом она не думала, просто отследила их и зафиксировала.

Кеша вообще не думает ложиться спать. Он тоже много думал и много читал. Читал Гумилева, потом Рыжего и Григорьева, полистал немного Башлачева. Всплыли строчки отца, он и так знал их все наизусть, потому не стал перечитывать. В конце концов, сел и открыл томик Таганова.

Так и читаются стихи – когда становится слишком непонятно, а оттого иногда страшно и почти всегда – грустно, в одиночестве, чтобы потом вздохнуть с облегчением, придя к выводу: «Я не один».

А Максиму в эту ночь снится просто омерзительный сон. Поначалу в нем нет ничего плохого, кроме, может быть, неприятного ощущения спешки, – во сне Максим опаздывает на встречу с Полиной. Он так спешит, так торопится, но безразличное время бежит все быстрей и не думает щадить Максима.

Опаздывать ни в коем случае нельзя, не ясно почему, этот момент во сне не прописан, но если не успеть – точно случится что-то нехорошее.

Так что во сне Максим выбегает на улицу прямо в майке, в которой обычно спит, и растянутых трениках. Бежит изо всех сил, но все равно почему-то остается медленным и пришибленным, не успевающим, а мир вокруг – быстрый и все ускоряется и ускоряется.

Так Максим добегает до самого моста, где на другой стороне его ждет Полина, им надо куда-то зачем-то ехать, и совсем непонятно и даже не очень важно куда.

Добежав до середины моста, до того места, где в металле проходит шов разводной конструкции, Максим – не иначе как во сне он обрел орлиное зрение – видит на том берегу Полину. Она уже собралась, в руке у нее чемодан, и вместе с ней в такси садится человек, оказывающийся Максимом. Это он и есть, точная его копия, какой-то злой двойник из чужой, запредельной реальности.

Этот потусторонний Максим смотрит на него победоносно и с нескрываемым презрением, захлопывает дверцу машины, и они уезжают.

Горячую воду дали. И погода стала похожей на правду – теперь белая ночь снова была неотличима от серого дня по цветовой гамме. Нева поднялась и приняла вид особо свинцовый, и вода в ней как будто была уже не вода, а катящиеся вдаль большим потоком ртутные шарики. Ветра на Неве не было совсем, но и дождя тоже не было, так что надежда хорошо погулять еще оставалась.