Татьяна Богатырева - Каникулы в Санкт-Петербурге [litres]

Что рифмуется с «красиво»? «Слива»? «Не проходи мимо»?

В какой-то момент мелькнуло, а не найти ли что-нибудь стоящее в интернете, но тут в нем взыграл даже не страх быть разоблаченным Полиной, поэзию вообще-то читающей, а мысль, что один живой человек не в состоянии выдержать столько вранья.

Максим за это лето, кажется, вообще разучился спать. И вкуса еды не чувствовал. Он мечтал, чтобы это все поскорее закончилось, в минуты отчаяния ему было уже даже все равно как. Как-нибудь, но только бы поскорее.

Он решил быть смелым и стойким. Так на его могиле и напишут: «Он не смог, но он хотя бы упорно пытался». Поэтому Максим открыл тетрадь по экономике и попробовал придумать что-то, записывая от руки. Недаром бабушка ему пересказывала передачу о том, как от компьютера у нас отупел мозг, потому что, когда мы печатаем, мозг задействует совсем иной механизм памяти, и воображение напрочь отбивается.

Сейчас Максим ощущал себя наглухо отбитым. Он решил временно забросить это паскудное безрезультативное сочинительство и пойти выгулять собаку.

Но Дамблдор никак не вставал. Максим его тормошил и даже лег на пол рядом с собакой. Дамблдор тихо заскулил.

– Эй, дружище, ну ты чего? Что с тобой такое? – в ужасе бормотал Максим, не понимая, что делать.

Я так много написала тебе о Таганове не для того, чтобы обнародовать какие-то факты из жизни небезызвестного, покойного ныне литератора. Пожалуйста, не публикуй это письмо, я не хочу, чтобы оно было издано и предано огласке.

Желая тебя предупредить, уберечь, могу сказать лишь, что в жизни ты встретишь еще много людей, они будут разными и не похожими ни на тебя, ни друг на друга, у них будут ужасные недостатки, сомнительные достоинства и совсем иная, непохожая на твою, точка зрения. Я так этому рада, тому, что столько еще встреч и событий тебя ждет впереди.

И среди всех этих людей на твоем жизненном пути обязательно встретятся те, кто не совсем удачно справляется с собой и со своей жизнью. Люди, которых никто не любит, или любят, но не те. Люди, которые каждый факт ставят под сомнение, люди, которых всегда все интересует и изумляет. Которым требуется помощь и защита, потому что они никогда по-настоящему не повзрослеют.

Береги их.

Не потому, что это нужно и важно, не потому, что зачастую именно они – соль земли, которая двигает вперед нашу общую противоречивую историю. Нет, повстречав, береги их из чистого эгоизма, только ради себя. Ведь они сделают твою жизнь именно такой, о каких пишут в книгах и рассказывают в фильмах.

После учебы меня ждало распределение, и окончание института приближалось слишком быстро. Шансы остаться работать в Ленинграде были невелики, чтобы тебе было понятнее, хотя думаю, ты и так знаешь эту систему, – ровно так же я хотела бы попасть на практику в «Зеркальный», а поехала, куда направили.

Я боялась отъезда, боялась не быть больше рядом с Тагановым.

В конце концов, я решилась обсудить с ним этот вопрос. Слава был поглощен подготовкой новогодней вечеринки, в том году он решил не совершать обычный рейд по гостям, который обычно заканчивался посещением гостей и по времени мог затянуться вплоть до окончания зимней сессии, а собрать гостей у нас.

Он старался во всем. Всю зиму проработал на одном месте – сторожем кладбища, и очень гордился. Не работой, а мной. По его соображениям, я должна была им гордиться, и он был бы горд, что я им горда.

В его работе на Смоленском кладбище были свои плюсы и свои минусы. Один из наиболее явных плюсов – редкий приятель доходил до его сторожки во время его дежурства, и Таганов в основном занимался чтением и много в тот год писал. К кладбищу он относился ровно, справедливо рассуждая, что бояться следует живых, а не мертвых. А живые в декабрьские морозы редко бродили по кладбищу, так что и охранять там особенно было нечего.

Но с чего-то он решил, что еловые похоронные венки могут составить конкуренцию и даже стать альтернативой обычной новогодней ели. И принес их с работы в таком количестве, что с избытком хватило для украшения и кухни, и коридора, и для подарка соседям для закрепления перемирия.

Я даже не пыталась спорить. Состояние счастья чем-то похоже на состояние равновесия – оно хрупкое, эфемерное, его сложно поддерживать и беречь. Венки так венки. С елочными игрушками, которыми щедро поделились с нами мои родители, смотрелось, в общем и целом, даже неплохо.

Когда Слава закончил развешивать по комнате все оставшееся после украшения кухни и коридора великолепие, мы зажгли в банках из-под огурцов парафиновые свечи и сели на диван. Кошка чуть не подпалила усы, но Таганов вовремя предотвратил к о т о строфу. Все равно после этого кошка стала относиться к такого рода освещению с недоверием.

Все мои страхи по поводу распределения Таганов развеял на корню. Руки у него были красные, в ссадинах от еловых веток, трещинках и царапинах от Аглаиных когтей. Он внимательно их осмотрел и сказал, что пальцы у него какие-то короткие, хорошо, что мне нравится и я считаю его красивым.

– Так ты со мной поедешь, если что? – уточнила я.

– Конечно, – просто сказал Таганов. – Зачем мне тут без тебя оставаться?

– И тебе нет никакой разницы, где жить?

– Нет, почему, есть, наверное, разница. – Слава задумался и долго молчал. – Послушай, я сюда случайно в общем-то приехал. Жилье же есть, почему бы и нет. Я в Ленинграде был только проездом, когда в армию ехал. Светило солнце, и все сияло, все было таким добрым и безопасным. Подумал, отслужу, к матери приеду, может, пообщаемся. – Он снова замолчал. Потом вздохнул. – Дай мне тебе головой на колени лечь, я посмотрю, как под другим углом фонарики светятся… В общем, думал: приеду, заживу. А тут – на тебе, ноябрь, не разберешь, где асфальт, где небо. Скучно. Холодно. Везде дураки.

– Почему дураки-то?

– А потому что тут все такие. Все хотят быть услышанными, значимыми. Чтобы все у них было максимально, великолепно и нарасхват. Но чтобы делать при этом минимум. Например, как если бы мы с тобой сейчас легли на двадцать минут, а потом проснулись, встали, и все уже готово, все уже есть. Это так не работает.

– И ты тоже такой?

– Да, и я такой. И ты такая. Все такие. Играют в творчество, а так нельзя. А я, куда скажешь, туда с тобой и поеду. Хоть через десять лет, хоть завтра, хоть сейчас.