Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Ноябрь

Даже несмотря на полуденный зной, идти по несжатому полю было приятно. Толик раскинул руки, и тонкие усики пшеницы щекотно гладили ладони, а тяжелые колосья покачивались потом за Толиком сзади, как кильватерный след за кораблем, и марево жары колыхало воздух и искажало, сминало волнами черный лес впереди, и на глаз было видно, что там, в лесу, прохладно и вкусно пахнет хвоей и мхом. Можно будет прилечь на опушке и смотреть сквозь пики сосен, которые втыкаются в синее небо и чуть не цепляют белые облачка, бегущие куда-то, – наверное туда, где не так жарко. А и хорошо, что жарко: если расслабиться и не обращать внимания на струйки пота, бегущие по спине, то в этом зное можно купаться – подставлять ему лицо, щуриться на солнце и дышать неглубоко, наслаждаясь и чувствуя, как внутри тает весь тот лед, который так долго копился на Севере. Легкий хмель, гуляющий у Толика в голове, и тот был здесь хорош: больше уже было бы тяжело, а этот вот, как от бокала шампанского и трех стопок коньяка сверху, не давил на мозг, но только расслаблял его и разрешал спокойно глупо улыбаться и не стесняться этого. Отчего-то казалось, что скоро будет гроза, хотя воздух был сух и неподвижен.

От леса в сторону Толика двигались селянки, жали пшеницу серпами и вязали в снопы. И как они ловко, подумал Толик, делают эту перевязь из пучка колосьев, скручивая их в тугой жгут, не выпуская из рук серпа. Отчего они серпами-то жнут, удивился было Толик, неужели не все еще комбайнами убирают и тут остался вот такой вот ручной труд? Но думать об этом не хотелось, да и как он, городской житель, мог об этом рассуждать?

Селянки заметили Толика издалека, и одна из них, разогнувшись, посмотрела на него, прикрыв глаза от солнца ладонью, а потом что-то сказала остальным и те засмеялись: эхо их смеха Толик хорошо слышал и почувствовал, как краснеет, но и это не было неудобно – просто слегка волновало.

Высоко в небе, чуть в стороне от солнца висела какая-то птица, и отсюда казалось, что она абсолютно неподвижна, будто подвешена на веревочке. Наверное, это коршун, подумал Толик, мышей высматривает или зайцев. Но в птицах, так же как и в сельском труде, разбирался он плохо. Даже если бы эта птица опустилась и села у его ног, попросив закурить, отличить коршуна от сокола или от ястреба он бы точно не смог.

Жницы были уже совсем близко, они бросили свое занятие и вовсю рассматривали Толика, улыбаясь ему искренне и задорно. И именно поэтому, а еще потому, что это было поле пшеницы, а не городская улица, Толика ничуть не смущали их взгляды – здесь это выходило естественно и у них, и у него: сам он тоже вовсю пялился на этих разномастных женщин и искренне рад был их видеть.

– А кто это такой видный наше жито топчет? – заговорила та, которая увидела его первой.

– Я Анатолий. В отпуск приехал к другу.

– А издалеча ли?

– С Севера. Я моряк – видите? – И Толик показал на РБ, в котором он гулял по полю, и даже усмехнулся – надо же, видят, что я в РБ, и не знают, что это значит. Вот это глушь, вот это я понимаю!

– Моря-я-як? – Кто-то из женщин даже присвистнул. – Ну надо же, бабоньки, вот это дела-а-а! Моряков-то в наши края отродясь и не заносило! Все олени да трактористы кругом!

Восхищаются – это хорошо, подумал Толик. Нет, ну и смеются, конечно, но это тоже хорошо, потому что и восхищаются тоже. А чего я в РБ-то в поле поперся? И зачем я вообще с собой в отпуск его брал?

– Попить бы, – улыбнулся Толик всеми своими двадцатью четырьмя зубами, – водички не найдется у вас?

– Да что водички? Даже переночевать где найдем! – Все опять дружно прыснули смехом.

– Пошли! – Та, что первая, сняла косынку с головы и, широко размахнувшись, закинула ее себе на плечо. – У нас в лесу припасы, чтоб не спеклись. Напою тебя, морячок!

– Ишь ты, Зойка, глянь, коза, уже и морячка себе подобрала!

– А потому, что одна я у вас холостая! Оттого право и имею! – И Зойка показала товаркам язык, на что они опять дружно рассмеялись.

– Смотри, морячок, об Зойку глаза-то не намозоль!

– Да ладно глаза, кабы чего другого не намозолил!

И опять дружный хохот; Зойка шла чуть впереди Толика и не обращала на это внимания. Толик старался на Зойку не пялиться во все глаза, но рассматривал исподтишка: бабой Зойка была дородной – Толик никогда не употреблял этого слова, но тут оно легло прямо как на свое место. Рослая, почти с Толика ростом, в теле, что видно было даже в просторных одеждах, но не грузная – шла мягко, плавно, будто плыла.

В лесу и правда было прохладно: только вступили в него, так тут же и пахнуло свежестью и звуки сразу стали другими – звонкими и сочными, хотя было почти так же тихо, как и в поле, разве что где-то вдруг застучит дятел или сосны зашепчутся меж собой кронами.

– Вон там у нас провиант, – показала Зойка на стайку березок у края небольшой полянки. – А вы надолго к нам?

– Не знаю еще, не решил. Как пойдет. Вчера только приехал. А давай на «ты», может? Чего мы выкать будем?

– Давай. А сколько у вас моряков, отпуска? По месяцу небось?

– Да не, что ты, больше – три.

– Три?

– Ага.

– Три месяца?

– Да.

– Надо же, вот это диво, конечно. Мы тут про такие отпуска и не слыхали. А за что это вам так?

– Ну за вредность. Север же.

– Холодно?

– Не то слово. Зимой солнца нет, еще и края дикие – безлюдные. Еще месяц добавляют на санаторное лечение.

– И что ж ты не в санатории?

– А наши санатории летом кем-то вечно заняты, только с ноября по апрель туда и можно попасть. Да и скучно там, нечего делать.

– А тут?

– Тут не знаю еще. Чем вы тут занимаетесь вообще?

– Мы-то? Работаем в основном да по хозяйству.

– А развлекаетесь как?

– Ну, танцы бывают. Кино иногда в клуб привозят. Пришли.

Зойка плюхнулась в траву и дернула шнурок на кофте – кофта распахнула ворот, и Толик увидел капельки пота меж пухлых Зойкиных грудей и подумал: вот лизнуть бы. А подумав, покраснел, словно Зойка могла читать его мысли. А она прыснула, будто и правда прочитала, подмигнула Толику и протянула кувшин:

– Пей, морячок!

А и лизну ведь наверняка, подумал Толик, чего: раз она холостая и я теперь тоже не при делах…

Мерзко и нагло затрещал телефон над головой. Толик вылупил глаза и вскочил: сон отпускать не хотелось, а хотелось схватить его за хвост и удержать. Но как, если телефон продолжал трезвонить, а маленькая лампочка в секретере отражалась в зеркале и не очень четко, но привычно рисовала очертания его крошечной каютки на корабле?

– Тьфу ты, черт! – чертыхнулся Толик и взял трубку. – Алло.

– Толян?

– Ну.

– Тебя командир в центральный вызывает.

– Прямо сейчас?

– Нет, завтра после обеда. Бегом давай.

Толик сунул ноги в тапочки, наскоро сполоснул лицо, накинул куртку от РБ и побрел в центральный. На лодке было тихо и безлюдно, только привычные звуки пустого, но живого корабля. Ночь, что ли, не понял Толик. Так чего бы ночью командиру меня вызывать, больно я важная птица…